— Лишь бы ты не опоздал, — ответила она резко, поднимаясь на ноги. — Я не могу валяться на траве, когда тебе заблагорассудится, у меня есть обязанности.

— Почему ты сердишься? — спросил он, поднимаясь. — Что я сделал не так?

История с мистером Мэйкписом, которую она слишком хорошо помнила, снова встала у нее перед глазами. Она тоже ему доверяла, и потом он предал ее доверие. Как она может знать, говорит ли Майкл, что любит ее, только чтобы добиться ее, или это действительно так и его прикосновения — просто часть этого чувства?

Она отлично знала от своих подруг-медсестер, что ребята, встречавшиеся с девушками, ласкали их груди, сжимали и гладили ягодицы и залезали рукой под юбку. Медсестры часто обсуждали, как далеко они позволяют им заходить, прежде чем оттолкнуть их. Это была словно игра, где на каждом свидании девушки позволяли чуть больше вольностей. Адель не хотела играть в игры, она хотела точно знать, на каком она свете. И все же она не могла прямо сказать об этом Майклу, все это ее слишком смущало.

Он взял ее за руку, когда они шли обратно к тому месту, где она оставила тележку с хворостом. Он молчал, и Адель несколько раз взглянула на него, пытаясь понять, о чем он думает.

— Прости, — выпалила она в конце концов, потому что молчание было для нее невыносимо. — Я просто немного испугалась.

— Испугалась, что я тебя изнасилую? — отрезал он, и, когда он повернулся к ней, она увидела, что у него напряженное и гневное лицо. — Я люблю тебя, Адель. Я никогда не попытался бы заставить тебя сделать что-то, чего ты не хочешь. Я думал, ты это понимаешь. Адель чувствовала себя глупо. Она думала, что то, что сделал с ней мистер Мэйкпис, никогда не повлияет на нее снова — в конце концов, прошло почти семь лет, и четыре последних года она почти не вспоминала о нем. Она понимала, что должна объяснить Майклу, но не хотела расстраивать его, и все же большая часть ее еще возмущалась тем, что он трогал ее грудь. Она боролась со слезами, находясь в сильном замешательстве.

Они дошли до тележки, и Майкл двинулся было к ней, чтобы повезти ее, но для Адель вид Майкла в шикарной городской одежде, катящего тележку на старых колесах от коляски, был еще одним напоминанием пропасти между их происхождением.

— Не надо, — сказала она, выхватывая из его рук ручку тележки. — Я сама.

— Я даже к твоей тележке не могу прикасаться? — спросил он с сарказмом.

И тогда она расплакалась и почти бегом потащила за собой тележку по неровной земле, рассыпая часть хвороста по дороге в Керлью-коттедж.

Майкл поднял несколько веток, он был в полном недоумении от такого странного поведения Адель. Он не собирался забирать у нее тележку, уже одна скорость, с которой она шла, говорила о том, что она в состоянии треснуть его веткой.

Но он пошел за ней, собираясь сбросить хворост, который подобрал, у коттеджа и затем удалиться. Он замерз и проголодался, у него болели ноги, и он был крайне разочарован, что после восторга от неожиданной встречи с Адель все кончилось так плохо.

Но когда они приблизились к коттеджу, в дверях появилась миссис Харрис. Адель еще больше набрала скорость, и из-за шума ветра Майкл не расслышал, что она говорила бабушке. Она бросила тележку снаружи и кинулась в дом. Миссис Харрис решительно зашагала ему навстречу.

— Чем ты ее расстроил? — спросила она со строгим выражением на лице.

— Я не знал, что она расстроена, — честно сказал он, кладя хворост на землю и отряхивая пальто. — Я возвращался из гавани Рай и столкнулся с ней. Мы на какое-то время зашли в замок Кэмбер, и вдруг она сказала, что ей нужно домой. Я не знаю, что с ней, лучше спросите ее. Может быть, она расскажет вам.

Хонор гневно посмотрела на него.

— Она уходила из дома в совершенно нормальном настроении.

— Ну тогда ее явно расстроило мое объяснение в любви, — сказал он резко и пошел прочь.

— Не смей от меня уходить, Майкл Бэйли, — сказала она громовым голосом. — Иди сюда.

Майкл не посмел ослушаться ее и вернулся.

— Послушайте, миссис Харрис, — сказал он. — Я на самом деле не знаю, что на нее нашло. Скажите ей, что я позвоню ей в общежитие сегодня вечером. Моя машина сломана, поэтому я не могу отвезти ее в Гастингс.

— Значит, завтра утром ты еще будешь здесь? — спросила она.

Майкл кивнул.

— Тогда приходи ко мне, — сказала она. — По-моему, настало время нам поговорить вдвоем.

Хонор помахала, когда автобус отъехал. Адель пошла прямо к заднему сиденью, и, судя по тому, как она шлепнулась на место и слабо помахала ей рукой, Хонор поняла, что она будет плакать всю дорогу до общежития.

Хонор стояла и смотрела, как автобус поехал в сторону Винчелси и его фары осветили старый Лэндгейт. Она всегда ненавидела январь с его холодом, ранними сумерками и потому, что в этом месяце умер Фрэнк. Сегодня она чувствовала себя еще более покинутой, чем обычно в это время года. Почтальон сказал ей утром, что объявили, что всем детям в школах будут раздавать противогазы, и она догадалась, что к Адель снова вернулись ее тайные страхи и мучают ее.

Но хотя было ужасно, что правительство серьезно обеспокоено тем, что немцы могут открыть газовую атаку против гражданского населения Англии, ее первым страхом была Адель. Она, безусловно, не призналась в том, что произошло сегодня между ней и Майклом, но Хонор догадалась по своему опыту.

Майкл пришел в коттедж на следующее утро в начале десятого. Хонор пригласила его войти и предложила ему чашку чая. Он зашел с опаской, и она не сомневалась, что он думает, что она начнет его распекать.

— Ты вчера вечером поговорил с Адель по телефону? — спросила она.

— Нет, сказали, что в ее комнате никто не отвечает, — ответил он.

Хонор на мгновение задумалась. Она знала, что Адель должна была быть в своей комнате, но, очевидно, не захотела разговаривать с ним.

— Какая досада, — сказала она в конце концов. — Я надеялась, что вы все выясните.

— Я пытался, — сказал он, и в его голосе прозвучала сердитая нотка. — Но я не знаю, что такого мог сделать, что расстроило ее.

— Ты вчера сказал, что объяснился ей в любви. Ты действительно имел в виду то, что говорил? — спросила Хонор.

— Конечно, я бы не сказал этого, если бы не имел в виду, — произнес он с некоторым возмущением. — Но мне кажется, она не отвечает мне взаимностью.

— Почему ты так думаешь?

Он опустил глаза на свои руки, лежащие на коленях.

— Я не могу это объяснить.

— Возможно, Адель тоже не может объяснить то, что чувствует, — сказала Хонор. — Я и про себя знаю, что не могу это объяснять. Легко говорить о цветочках, животных и прочих подобных вещах, И намного тяжелее обсуждать мысли и чувства.

Он не ответил и продолжал смотреть на свои руки.