Ту гиблую деревню с храмом я тоже разровняю и оставлю только могилы. Это место ждут перемены. Но, милая, у тебя будет иная жизнь, счастливая и полная достатка на Севере за туманом. Со мной!

Поджав губы, я выглянула на улицу. Сердце кровью обливалось.

— Вскрой комнаты, я хочу в последний раз зайти туда.

Слёзы душили, и я ничего не могла с собой поделать. Кивнув, Вульфрик взял со стола маленький топорик, которым я разделывала тушки птиц и зайцев, и подошёл к первой двери. За ней скрывалась наша детская. Послышался глухой удар. Хруст ломающегося косяка. С тихим скрипом дверь поддалась и открылась. Сделав несколько неуверенных шажков, я поравнялась с Вульфриком.

Он отошел чуть в сторону, пропуская меня.

В комнате было темно. Свет струился из щелей заколоченного окна тонкими струйками, создавая в пространстве странный узор. Я едва узнавала обстановку.

Воспоминания услужливо подкидывали мне картины из прошлого.

Окно, через которое смотрела на мир Эмбер. А там за ним некогда росла вишня.

Перегородка. Тонкая, а в детстве мне она казалась стеной.

Всё здесь было покрыто споем пыли. Она витала в воздухе и светилась в лучиках света. Мебель разломал ещё отец, когда Туман был особенно голоден, мы топили ею печь. На полу в углу обнаружились сваленными вещи. Шагнув к ним, я замерла.

Мой взгляд упал туда, где некогда стояла кровать Эм.

На стенах ещё были видны её детские рисунки. Она часто от скуки набрасывала угольком изображения птиц, что садились на подоконник, и нашу собаку. Да, у нас был тогда пёс. Я подошла к одному рисунку и пригладила его.

— Колокольчик, — тихо шепнула, вспомнив кличку своей собаки. — Он потерялся в тумане. Отец искал его пару дней. Но не нашёл.

Ещё раз, пригладив изображение лохматого длинноногого пса, прошла дальше. И снова рисунок, чёткий и легко узнаваемый. Время не тронуло его.

— А это мы с мамой и Пестрой танцуем вальс вишнёвых лепестков. Так Эмбер называла нашу забаву. В тот год вишнёвое дерево цвело особенно буйно, и лепестки осыпались на землю розовым пёстрым дождём. Мама пела свою любимую песню, а мы с сестрой кружилась и представляли себя цветочками, подхваченными ветром. Эмбер наблюдала за нами из окна. Она сильно болела тогда. Всё это она нарисовала ребёнком. А потом мы не стали закрашивать белилами стены. Оставили как память.

Вульфрик молча, разглядывал комнату. Его взгляд медленно перемещался по предметам. Пройдя в угол к сваленным вещам, он откинул в сторону грязные пыльные занавески, пару дощечек и, наконец, вынул резную деревянную коробку.

— Наши игрушки, — вспомнила я, что там находилось.

Распахнув её, Вульфрик действительно вынул деревянные фигурки. Покрутив их в руках, он вдруг нахмурился. Взяв резного человечка, поднёс его к лицу и даже понюхал. Мне стало не по себе. Что-то моего мужчину настораживало. Вытащив из сапога нож, оцарапал фигурку и. осмотрев повреждение, бросил к остальным.

— Их вырезал твой отец? — в глазах северянина появился странный холод.

— Да, — я кивнула и подошла ближе. — Что-то не так?

— Эти фигурки общие или же каждая сестра играла со своими? — этот вопрос вызвал у меня недоумение. Подойдя ближе, присела и разворошила фигурки животных и людей. Собака, лошадка, заяц. Я не помнила, чтобы какая-то из них была только моей.

— Играли вместе, — кивнула, но тут мой взгляд упал на фигурку ворона и волка. — Хотя вот эти были Эмбер.

Я вынула чёрные, вырезанные из дерева игрушки, размером с мой большой палец.

Эти фигурки отличались от остальных. И цветом, и рунами, нанесёнными на них.

Вульфрик осторожно вынул их из моих рук и закинул в ящичек.

— Они из анчара, Томма. Ты знаешь, что это за дерево?

Я только плечами пожала. Первый раз, вообще, это слово слышала. Папа обычно в своей мастерской строгал. Была у нас пристройка к дому. Да в тот год, что отец умер, покосилась. Её мы первой и разобрали на растопку. Так самые лютые морозы и пережили.

— Этих деревьев очень много в Тумане, — негромко прояснил мне Вульфрик. — Не в лесу, а именно в Туманной стене. Откуда у твоего отца эта древесина?

Видимо, удивление слишком явно отразилось на моём лице, потому как вард продолжил.

— Руны. Не уверен полностью, но что-то подобное я встречал в храмах у самой границы с туманом. Это обереги от магии смерти. Именно из неё и соткана стена, отделяющая наши миры. Ниори бы это показать, жене моего брата. Она бы быстро сообразила, что за надписи. Собрав снова все фигурки в коробку, Вульфрик защелкнул замочек на ней. Потом, выдернув скомканную шторку из кучи тряпья, протёр её от пыли.

— Это мы забираем, — шкатулка тут же была отложена в сторону. Бесцеремонно откидывая хлам в противоположный угол, Вульфрик рылся в наших вещах. Я только успевала проследить, что же там летит к стене. Внезапно он замер и отступил на шаг.

— Это что за дрянь? — рыкнул он.

Я не поняла, что такого увидел мужчина.

— Где? — тихо уточнила.

Схватив какую-то деревяшку, он вытащил её на середину комнаты. На меня смотрел забавный пузатый человечек со змеиным хвостом.

— Не знаю. Я никогда раньше это не видела, — выдохнула я. Хотя, признаться, образ был мне знаком. Замечала уже статуи такие, только не в деревне, а в тумане.

И ещё около могил у храма.

— Ты хоть понимаешь, что это? — серьёзным тоном поинтересовался вард.

— Змеелюд, — пролепетала я неуверенно. — В Тумане видела, может, оттуда отец принёс.

Вульфрик криво усмехнулся.

— Это хашасси. Иные, стражи Тумана. Ещё они символ бога Танука. Бога смерти, Томмали. И домой такие вещи не тащат. Тот храм в гиблой деревне, там не было никаких божественных идолов. Я дурак подумал, что во время пожара сгорели или вытащили. Да, ничего подобного! Это храм Танука. У смерти нет лица, поэтому и идолов не существует. Вы кому тут поклонялись все это время? Почему ваших деревень нет на карте княжества? Вы кто все такие?

Опешив, я стояла словно громом поражённая. Я слышала о боге Тануке. Много слышала. В деревне часто поговаривали о тех, кто сгинул в тумане, мол, их Танук прибрал. Девушки, что незамужними в могилы легли, — Танука невесты. Но в нашей семье ему никто не поклонялся никогда. Родители, вообще, не были религиозными.

— У храма была такая статуэтка, у дома жреца, — шепнула я глухо.

Вульфрик приподнял бровь и задумался.

— В тех могилах, Томма, родители твоей матери или отца? Отвечай, но только правду. Темнить сейчас не стоит, не тот случай.

— Папины, — уверенно произнесла я. — Мама сиротой рано осталась. Её родители Талии вырастили. В общем… — я замялась.