Гуггенхайм отослал слуг и сам налил коньяку. Пока он был занят напитками, Кэролайн осмотрела каюту. Создавалось впечатление, что она отличается от ее собственной, но такого, конечно, не могло быть. Тем не менее она казалась теплее. Богаче. Стулья обиты узорчатой материей. На столе – прекрасные шахматы с каменными фигурами, партия не окончена. В воздухе висел тяжелый аромат, пряный и мускусный. Кэролайн заглянула в спальню через открытую дверь, где с крючка на стене свисал бордовый шелковый халат. Это была во всех отношениях мужская комната – даже в большей степени, чем любой кабинет, бильярдная или охотничий домик, где ей доводилось бывать; и повсюду виднелась печать присутствия Гуггенхайма.

Пока они потягивали коньяк, Гуггенхайм рассказывал о себе. Он был где-то возраста ее отца, но Кэролайн обнаружила, что ей с ним легко. Всякий разговор с Марком становился слишком натянутым. Ундина, деньги, где жить, как провести жизнь – каждая тема была проблемой, способной спровоцировать ссору. Кэролайн устала ходить вокруг него на цыпочках. Чувствовать, что ей все время нужно защищаться или извиняться за свои желания.

С Гуггенхаймом было просто. Может, потому, что у них обоих водились деньги – его состояние, конечно, много больше, но сам принцип был тот же. Они смотрели на жизнь одинаково.

– Мне неприятно видеть, как вы страдаете из-за одного неверного решения, – произнес Гуггенхайм, легонько поглаживая тыльную сторону ее руки указательным пальцем. Они вернулись к разговору о ее браке. – Неверного, поспешного решения. Я тоже принимал плохие решения. Как и все мы, так? Разве должны мы страдать из-за этого всю оставшуюся жизнь?

Вот что она сделала с Марком – поступила поспешно. Она сблизилась с ним лишь из-за Лиллиан. Может, именно Лиллиан она и любила все это время, а вовсе не Марка. Он был прекрасным развлечением, проводником к Лиллиан. Но именно Лиллиан, которую она глубоко оплакивала, занимала ее сердце.

Эта мысль привела Кэролайн на грань слез.

Что там говорил Гуггенхайм? Минуты пролетали в сладкой дымке. Теперь они сидели бок о бок на кушетке, рука Гуггенхайма покоилась на плечах Кэролайн, придавливая, притягивая ближе. Запах пряностей и мускуса стал насыщеннее, он заполнял легкие и голову. От коньяка онемели губы, Кэролайн было трудно говорить. Гуггейнхайм объяснил, как обстояли дела и чего она могла ждать. Что у него есть жена, с которой он не был близок в течение многих лет, но которую не мог оставить. Дети, которых мало учили заботиться об отце и которые унаследуют все. А он по-прежнему нуждался в теплых отношениях.

– Я чувствую, что мы необычайно подходим друг другу, Кэролайн. Хотел бы это проверить. А вы? – его дыхание пахло коньяком и сигарами, обдавало ее ухо теплом.

Гуггенхайм легонько задел ее щеку.

Кэролайн повернула голову и ощутила на своих губах его губы. Он целовал ее по-джентльменски, а не урывая свой шанс. И не так крепко, как Марк. Поцелуи Марка были всегда жадными, голодными. Гуггенхайм ее испытывал – нежно, почти дразня этой нерешительностью. Кэролайн ответила ему, черпая смелость в коньяке. Она обхватила его гладкую щеку ладонью, погладила. Вот с таким мужчиной я должна быть. Кэролайн вспомнила, как думала, что если скажет это себе достаточно раз, то поверит.

С ним она чувствует себя в безопасности, говорила она себе.

Или, по крайней мере, ее одиночество дарило ей это чувство. Как будто оно было под стать его собственному.

Теперь, шагая по пустым коридорам мимо тихой возни редких стюардов, которые проснулись так рано, чтобы подготовиться к новому дню, Кэролайн разглядела в темноте правду: она совершила ужасное. Ее жизнь обращалась в пепел, рушилась вокруг нее.

Кэролайн скользнула в каюту, с некоторым беспокойством отметив, что дверь была самую малость приоткрыта – возможно, ее просто не заперли плотно, вот она и приоткрылась из-за качки корабля. Хотя эта деталь вызывала у Кэролайн жутковатое дурное предчувствие. Она беззвучно закрыла дверь за собой. Каким-то чудом Марк был в постели. Кэролайн ожидала увидеть, что он не спит, ждет в халате, со скрещенными руками, с назревающей на лице бурей, готовый на нее броситься. Где ты была? Где ты была все это время? Однако из спальни доносилось его тихое похрапывание.

Кэролайн сбросила платье – теперь оно было ей отвратительно, это было напоминание о ее вероломстве, годное лишь для сожжения, – и надела халат. Стоя над туалетным столиком, она наткнулась пальцами на упаковку кокаина, который ей выписала доктор Лидер. Кэролайн так не терпелось принять лекарство, что она чуть не рассыпала содержимое глянцевого конверта по всему столику, но все же сумела добавить порошок в стакан и развести водой, как было велено. Получилось больше, чем она должна принимать за один раз, но Кэролайн все равно проглотила лекарство. Чуть больше – какая разница-то?

Она встала над кроваткой, чтобы взглянуть на Ундину. Вид спящей малышки всегда ее успокаивал. Она спала так безмятежно, в блаженном неведении о невзгодах жизни. Иногда Кэролайн пугала мысль о том, что теперь она несет ответственность за чужую жизнь, но обычно она радовалась этому. Радовалась тому, что есть кто-то, кто будет любить ее безоговорочно. Кто-то, кого нужно растить, защищать. Кто-то, кто всегда будет с ней. Сегодня, глядя на спящего ребенка, она чувствовала вину. Она предала отца Ундины. Будущее вдруг стало неопределенным. Очень неясным.

Ни с того ни с сего малышка расплакалась. Вернее, это был даже не плач. Ундина еще никогда не издавала таких звуков. Она будто подавилась, будто не могла дышать. Такой звук вызывал у родителя чистую, неподдельную панику. Кэролайн схватила малышку, но не смогла понять, что же делать. Малышка открыла глазки, моргнула, продолжая плакать… Нет, задыхаться. Чем, черт возьми, Ундина могла подавиться? Не раздумывая, Кэролайн перекинула ее через руку и сильно похлопала по спине. Не помогло. Ее охватила паника. Иррациональные, сбивающие с толку вопросы затопили разум вспышкой ярости. Что вообще могло поместиться в такой крошечный ротик? Могла ли эта ужасная мисс Флэтли оставить что-то в кроватке? Кэролайн подняла малышку, пытаясь заглянуть ей в рот. Шли секунды, странный булькающий звук не затихал, Ундина все сильнее краснела, и Кэролайн, не зная, что еще делать, полезла пальцами Ундине в рот.

Вот. Вот! Кэролайн что-то нащупала. Твердое и металлическое. И потянула.

В ее плечо вцепилась рука. Кэролайн развернулась, едва не выронив ребенка. Это был Марк, и его взгляд метал молнии.

– Что ты творишь? Отдай ее мне!

Он не стал дожидаться и буквально вырвал Ундину из рук жены.

Кэролайн стояла, дрожа, ее нервы были на пределе. Что это было? Плач прекратился. Марк был в другом конце гостиной, Ундина лежала у него на плече. Малышка угукала, как всегда делала на руках у Марка, и он ворковал ей в ответ.

Ну-ну… теперь все уже хорошо…

– С ней было что-то не так, – голос Кэролайн звучал испуганно, виновато. – Я пыталась помочь…

– Не знаю, о чем ты. Она в порядке, – отрезал Марк через плечо.