Когда в 1893 году Ф. А. Бредихин, сложив с себя председательствование в Астрономическом обществе, стал оказывать давление на пулковских астрономов, побуждая и их уйти из состава общества, для Белопольского создалось пикантное положение. Ему как раз перед этим была присуждена этим обществом большая премия за его научные работы, ассигнуемая императором Николаем II из личных средств, в 500 рублей. Желая быть приятным Бредихину, А. А., несмотря на неудовольствие жены, оценивавшей вопрос с чисто житейской точки зрения, отказался получить эти деньги.

К нему приехал новый секретарь общества, полковник В. В. Витковский, и убеждал принять царскую премию:

— Ведь обстоятельства могут измениться, и вы сами пожалеете, что отказались от этих денег!

Белопольский, в присутствии нескольких лиц, ответил:

— Назовите меня подлецом, если я когда-нибудь соглашусь взять эти деньги!

Отказ этот не был, однако, шуткою; выходило, что А. А. как будто пренебрегает передаваемыми ему от государя деньгами. Неизвестно, в каком свете недоброжелатели могли это осветить Николаю II. Бредихин оценил эту опасность. По его указанию Белопольский написал в Астрономическое общество объяснение. Он-де отказывается от денег потому, что премия эта более необходима для молодых, начинающих астрономов, — с целью их поощрения; пулковский же астрофизик и без того материально обеспечен вполне хорошо.

По просьбе Бредихина великий князь Константин Константинович лично доложил это объяснение и государю. Николай II положил на нем свою излюбленную резолюцию: «Вполне согласен».

Бредихин, со свойственною ему вычурностью, после этого говорил:

— Ну-ка, что вы теперь можете поделать с Белопольским? С ним согласен сам государь император!

Не прошло и года, как Бредихин вынужден был уйти в отставку с директорского поста. Белопольский тотчас же подал заявление в Астрономическое общество: «По изменившимся обстоятельствам прошу выдать мне присужденную премию!»

После смерти заместившего Бредихина О. А. Баклунда, в естественном порядке, как единственный академик-астроном, директором Пулковской обсерватории стал Белопольский. Но его директорство длилось только около года. Своим характером и выяснившимся неумением администрировать А. А. так быстро испортил кругом отношения, что сам увидел необходимость отказаться от директорства.

Наступили первые годы большевизма. А. А., несмотря на преклонный уже возраст, занимался, главным образом, физическим трудом, работая на огороде, чтобы прокормить в голодные 1918–1919 годы свою семью. После этого, с утомленными дневной работою силами, он принимался за свои ночные наблюдения. Это был несомненный подвиг, который, вместе с ним, проделывали и другие астрономы, вообще, впрочем, более молодые.

С ним, однако, произошла неприятность, вызванная его повышенной нервностью. Во время большевицкого обыска на обсерватории один из обыскивающих матросов назвал его «товарищем». Натянутые нервы не выдержали, и А. А. вдруг не совладал с собою:

— Какой я вам товарищ?!

Его арестовали и увезли в Царское Село. Новому директору обсерватории А. А. Иванову, энергичными хлопотами и дипломатическим искусством, удалось его на другой день вызволить из узилища.

Александр Александрович Иванов, привлеченный Бредихиным из Петербургского университета, не был ученым с божьей искрой. Способный и трудолюбивый, он проявил бы те же свойства и на любом поприще.

В пулковской жизни А. А. старался быть и действительно был в хороших отношениях со всеми. Это свое свойство он сумел сохранить и в последующем, благодаря чему позже А. А. — первый и единственный из профессоров Петроградского университета — сумел собрать около себя плеяду молодых астрономов, успешно конкурируя в этом деле с Одесской обсерваторией.

Отслуживший уже все сроки другой профессор астрономии Петроградского университета С. П. Глазенап должен был бы уступить А. А. Иванову директорство в университетской обсерватории. Но, пользуясь своими бюрократическими связями, Глазенап неправильно сохранил за собой директорский пост. А. А. благоразумно не стал бороться, внешне как будто смирился и ждал.

Он действительно дождался и директорства в обсерватории университета, и проректорства, а затем был выбран и ректором. Это как раз совпало с революцией, с ломкою всего старого университетского строя и с началом большевизма. Нужны были особые личные свойства, чтобы в такое разнообразно бурное время, когда всё и все кругом летели, сохранить свое положение и — что еще удивительнее — сохранить разносторонние личные хорошие отношения, а А. А. это удалось.

Все же он, видимо, чувствовал шаткость своего ректорского положения, от которой его не спасла бы вся его дипломатическая одаренность. Поэтому, когда в революционное время Белопольский оказался в роли директора Пулковской обсерватории не на месте и когда особому смешанному комитету из академиков и из пулковских астрономов было предоставлено выбрать нового директора, А. А. Иванов выставил свою кандидатуру и был избран.

По обстоятельствам времени в этой роли А. А. оказался вполне на месте. Научное руководство тогда фактически перешло в Пулкове от директора к совету астрономов, хозяином же и администратором Иванов был удачным. Этому особенно содействовало его умение не только просто быть в хороших личных отношениях с представителями советской власти, но заставлять большевиков смотреть на себя, будто он специалист, от полноты души желающий с ними работать.

Хорошо зная, в течение нескольких десятилетий, А. А., я никоим образом не заподозрил бы его в сочувствии большевикам. Но у него было уменье поступаться личными чувствами. Неоднократно в Москве приходилось мне участвовать, вместе с А. А., в разных советских заседаниях по научным делам, и я видел, что он как-то умеет быть приятным верхам советской власти, сохраняя видимость собственного достоинства.

В Пулковской обсерватории А. А. пришлось пережить неприятное время, когда один из молодых астрономов-вычислителей переметнулся к большевикам, и в связи с этим была сделана попытка, опираясь на низших служащих, большевизировать обсерваторию, подобно тому, как это уже было с рядом других научных и учебных учреждений, в которых власть практически перешла к служителям. По этому поводу на обсерватории была произведена большевицкая ревизия, во главе с перешедшим в ряды большевиков астрономом Каменьщиковым. Ревизия дала, однако, благоприятные для обсерватории результаты, и натиск большевизанов был отбит.

Пулковские астрономы, в тяжелые времена большевицкого гнета, ставили А. А. в особую заслугу его умение выхлопатывать для обсерватории и ее личного состава всякие материальные блага, облегчавшие возможность существования. Но Иванов не забывал при этом и свои личные интересы. Он не был поэтому знаком с нуждой в самые тяжелые для ученых времена, в 1918–1920 годах.

Сергей Константинович Костинский был привлечен Бредихиным из Москвы. Это был ученый безусловно с божьей искрой. Он оказался наиболее преданным своему делу и сделавшим для науки более других изо всех молодых русских астрономов первого Бредихинского призыва. Науке Костинский всю жизнь оставался преданным до фанатизма. Вместе с тем, как он был сразу духовно побежден Бредихиным, так и остался на всю жизнь рыцарски преданным сначала ему лично, а затем и его памяти.