Судьба над ним немного зло подшутила. Куда он к Комиссариате ни обращался, ему отвечали:

— Ваши книги — по астрономии? Тогда все это зависит от профессора Стратонова. Обратитесь непосредственно к нему!

Я заведовал в то время в научном отделе издательством, в частности же руководил астрономическим.

Тогда С. П. Глазенап был уже дряхлым стариком, утратившим свое былое бюрократическое величие. Он горько жаловался на советскую политику к ученым:

— Помилуйте, мне, профессору, вместо хлеба, дают по продовольственной карточке… овес! Как будто я лошадь…

И. И. Померанцев

Илиодор Иванович Померанцев всегда выглядел величественно. Мощная фигура, облеченная в военный мундир, с голубыми выпушками и белыми аксельбантами (он числился в Корпусе военных топографов[221]), правильные черты, густые черные усы на бритом лице. С легкой руки В. В. Витковского, его коллеги по военно-геодезическому поприщу, Померанцева прозвали Сириусом. Его величие особенно усилилось, когда он дослужился до генеральских погон.

И. И. был воспитанником Константиновского межевого института в Москве, где давалась очень недурная астрономическая подготовка. Впоследствии И. И. перешел в Корпус военных топографов и около восьми лет был заведующим Ташкентской астрономической и физической обсерваторией. Здесь он оказал несомненные заслуги пред наукой: фактически именно он поставил это учреждение на ноги, придав ему, насколько было возможно, научный характер.

Впервые мне с ним привелось иметь дело, в военно-топографическом управлении[222], по поводу моей кандидатуры на должность астрофизика в Ташкентской обсерватории. Он мне помогал в организации этого дела, однако лишь в своем понимании пользы от предстоящей мне деятельности. Научный взгляд его был довольно узкий. Делом он считал, в сущности, только астрономо-геодезические работы, то есть то, чему он научился в межевом институте. Он еще мирился и с астрометрией, или с определением положения светил. Астрофизику он считал за науку, поскольку она являлась подсобной ветвью астрометрии. Остальное в астрофизике, да и в астрономии вообще, он оценивал не очень высоко.

Померанцев удивительно проникся кастовым духом военно-геодезического ведомства, хотя и не был сам офицером Генерального штаба — геодезистом. Из разговоров с ним я заключал, что только этих последних он признавал настоящими работниками в астрономии. Будучи, вероятно — еще по московским связям, приверженцем Ф. А. Бредихина, он все же о призванных им молодых русских астрономах, противопоставляя их своим офицерам-геодезистам, отозвался мне пренебрежительно.

— Собраны с бору, да с сосенки!

Из Ташкента в первый год я с ним переписывался, но затем он меня утомил своим менторским тоном, хотя он был и на самом деле моим петербургским начальством. К тому же он часто не одобрял моей научной программы. По поводу моих наблюдений над переменными звездами он писал: «Да бросьте вы эту глазенаповщину!»

Переписка оборвалась.

Через несколько лет, после напечатания мною двухтомного труда «Études sur la structure de l’Univers», Померанцев мне высказал:

— Это такие вопросы, которыми настоящие астрономы заниматься не станут!

Я рассмеялся:

— Представьте, ваше превосходительство, я предвидел, что рано или поздно — вы мне это скажете. Поэтому, специально для вас, я напечатал на первой странице моего труда список моих предшественников в этой области. Это все, как вам известно, — очень большие имена. Полагаю, что, имея их за своей спиной, я могу не считать зазорным изучать вопрос о строении вселенной…

Померанцев засмеялся и более меня уж за это не упрекал.

Преуспевая по службе, Померанцев дошел до самого высшего поста в своем ведомстве, начальника Военно-топографического управления. Но здесь как раз подоспела революция, и ему, как чрезвычайному автократу, пришлось уходить с так желанного поста.

При большевиках остатки былого громадного Военно-топографического управления были переведены в Москву, где ставший во главе этого учреждения генерал А. И. Аузан старался спасти, что можно, для будущей России. Здесь, приблизительно в 1920 году, один из молодых генералов геодезистов читал мне выдержки из только что полученного им письма от находившегося не у дел И. И. Померанцева:

— Я чувствую, что вскоре умру. Смерть меня не пугает, и умереть — вовсе не тяжело. Но мне тяжело умирать с тем разочарованием, которое я испытал в отношении русской интеллигенции. Я в нее так верил, а она оказалась совершенно ни к чему не пригодной!

Предчувствие не обмануло: через месяц И. И. Померанцев скончался.

Ташкентская обсерватория

В 1892 году происходило обычное заседание комитета в Пулковской обсерватории. Директор Ф. А. Бредихин докладывал о сделанном заказе для обсерватории нового инструмента: 13-дюймового фотографического рефрактора, соединенного в общей оправе с 10-дюймовым астрономическим рефрактором, сокращенно называемых астрографом. Именно такие инструменты были уже построены, в числе двух десятков, для ряда обсерваторий, разбросанных по всему земному шару, с целью создания грандиознейшего международного предприятия — «Карты неба».

У присутствующего на заседании начальника Военно-топографического управления главного штаба генерала Стебницкого возникло предположение:

— Вот куда можно было бы израсходовать наши остатки!

У них, в управлении, образовался остаток в 30 000 рублей, и они не знали, какое бы ему дать назначение.

Сказано — сделано! При посредстве Пулковской обсерватории астрограф заказан. Его изготовление уже приближалось к концу, когда в Военно-топографическом управлении сообразили:

— Ведь у нас нет специалиста, который мог бы этим инструментом работать!

В самом деле, офицеру-геодезисту пришлось бы для этого дела проходить особую астрономическую выучку. Но она понадобилась бы геодезисту лишь на короткое время. Эти офицеры быстро делали карьеру по своей прямой дороге в ведомстве, и никто долго на одном месте не засиживался. Кто же из них согласился бы так долго обучаться для случайной и кратковременной службы?

Тогда решили учредить особую должность — астрофизика Ташкентской обсерватории. Просили Пулковскую обсерваторию порекомендовать на нее кандидата. Бредихин указал на меня.