Грузно опустившись на стул, он потребовал кружку пива и юмористический журнал.

Это был не кто иной, как Кустарников.

Его задачею теперь было захватить сборище «Паутинника» в полном его составе.

Все было тщательно подготовлено, и агенты размещены были в соседних домах и торговых заведениях.

Из совершенно черного неба накрапывал мелкий дождь.

Иногда брызги его подхватывал порыв ветра и с силою бросал в лицо прохожих, в окна и стекла фонарей, пламя которых вздрагивало, как в лихорадке.

В «Паутиннике» было темно, только из щели комнаты Калиныча прорывалась тонкая полоска света.

Там за столом, уставленным самоваром, кофейником и чашками, восседал он, супруга его и Лепешкин.

Толстая женщина, по обыкновению, с идиотской методичностью прихлебывала дымящуюся черную влагу, непостижимо ловко держа полное блюдечко неуклюжими мясистыми пальцами.

Лепешкин и Калиныч беседовали.

— Да, его дела, кажется, пошатнулись, — говорил первый, очевидно продолжая давно начатый разговор. — Вчера я оставил его ожидающим свою дульцинею, которая должна была ему принести деньги… Не знаю, принесла ли… Но если не принесла, то дело плохо. У него нет ни гроша. А на сегодняшнем собрании надо раздавать жалованье…

— Извернется как-нибудь, — флегматически отвечал Калиныч, — этот малый не такой, чтобы не извернуться, я уж его порядочно давно знаю…

— Конечно, он человек деловой, — отвечал Лепешкин, — но у всякого дельца есть своя счастливая звезда, без которой он ничего не может поделать…

— Это точно…

— Вот я и боюсь, не погасла ли уж звезда его…

— А вот увидим… Посмотри-ка, как будто кто-то в двери постучался?

Лепешкин встал и вышел в темную залу. Там он долго прислушивался и, убедившись, что никто не стучит, вернулся назад.

— Нет, никого нет, — сказал он, садясь на стул и протягивая руку к стакану с пивом, но в это время стук раздался в противоположном конце залы, там, где была потайная дверь и ход, ведущий на соседний пустырь, прежде бывший барским садом. Еще и теперь там сохранились следы аллеек и широкие пни давно срубленных гигантов.

Калиныч и Лепешкин несколько секунд глядели друг на друга испуганными глазами.

— Постой-ка, — сказал Лепешкин, — я погляжу, что это значит…

И, сказав это, он углубился в тьму залы, в ту сторону, где был потайной ход.

Калиныч слышал, как щелкнула секретная пружинка, как вслед за тем скрипнула ржавая петля двери, и вдруг… Вся кровь застыла в его жилах. Своды «Паутинника» огласил отчаянный крик Лепешкина и шум уже молчаливой, но упорной борьбы.

Калиныч как стоял в дверях своей комнаты, так и застыл.

Супруга его продолжала мирно попивать кофе, и временами было слышно ее смачное прихлебывание.

Наконец Калиныч опомнился, как бы сообразив, в чем дело, и в один прыжок очутился около сундука. Тут он выхватил толстый сверток засаленной сахарной бумаги и, вырвав блюдечко из рук жены, хрипло шепнул ей:

— Дура!.. Спасайся!! Кажется, полиция!..

Затем, потушив лампу, оба супруга тихо поползли вдоль стены залы к выходу, ведущему на двор. В другом конце уже раздавались шаги и голоса.

— Не сопи так!.. Проклятая бочка! — шепнул Калиныч своей благоверной.

Та затаила дыхание.

Наконец стена, казавшаяся супругам бесконечной, кончилась, и они очутились около двери.

Калиныч беззвучно вложил ключ, дверь распахнулась — и второй крик огласил стены мрачного притона.

На этот раз вскрикнул Калиныч, носом к носу столкнувшийся с полицейским, за которым виднелись еще фигуры.

— Берите его! — крикнул полицейский, и в один миг тучные тела супругов были обмотаны веревками.

Находясь в каком-то отупении, Калиныч не заметил при тусклом свете фонаря, что на дворе виднелась еще большая толпа, среди которой кучкою стояли связанные люди; он даже не взглянул туда, несмотря на то что это все были его сотоварищи, пришедшие на сегодняшнее собрание. Не заметил он, когда от него увели куда-то вдаль его супругу, но дикий вопль вырвался у него из груди, когда рука агента вытащила из бокового кармана его долгополой купеческой чуйки заветный сверток сахарной бумаги.

Через минуту его присоединили к толпе связанных людей, в числе которых он увидел знакомые лица, а вслед за тем привели и связанного Лепешкина. Бледное лицо последнего выражало какую-то озлобленную муку.

Его поставили между Калинычем и угрюмым Кутузовым, но он даже не удостоил их взглядом и глядел куда-то вверх, на темный силуэт крыши, на углу которой висела половина водосточной трубы.

Лепешкин прекрасно понимал, что, вероятно, Андрюшка пойман, но он не подозревал его в измене, а предполагал, да так оно и было на самом деле, что бравый атаман мертв и что все находившиеся при нем бумаги обнаружены.

Это была тоже суровая, озлобленная натура, в темном прошлом своем почерпнувшая только одну силу: ненависть…

Однажды на одной улице произошел маленький скандальчик, привлекший внимание публики.

Дело в том, что на извозчике ехали господин в лощеной шляпе и дама.

Ехали они очень прилично и, казалось, очень мирно разговаривали.

Но вдруг дама дала своему кавалеру пощечину, вследствие которой шляпа свалилась, и, остановив извозчика, господин побежал поднимать ее.

Подняв, он тщательно обтер ее обшлагом, прехладнокровно оглядел и, убедившись в ее чудесном спасении от порчи, накрыл голову.

Потом он торопливо вернулся к дрожкам, в которых, повернувшись назад, ожидала его дама, сел рядом с ней, и дрожки покатились дальше.

Смеющаяся и отчасти удивленная толпа стала расходиться, оглядываясь на удалявшегося извозчика в надежде, что через несколько шагов пикантный скандальчик вновь даст пищу их любопытству, но парочка ехала совершенно спокойно, и только заметно было, что говорила одна дама, а господин в лощеной шляпе грустно опустил голову и слушал ее назидания, глядя куда-то вдаль.

Путешественники эти были не кто иные, как Алешка Колечкин и испоконная сожительница его Маринка.

Собственно, что было причиной возникшего так внезапно недоразумения, рассказывать не стоит, потому что поводом к подобному недоразумению могло послужить все, не исключая и самой привычки награждать время от времени друг друга оплеухами и таской за волосы, но несравненно интереснее, как случился тот факт, что эти враги, решившие быть непримиримыми, вновь находились в такой близости. Это объясняется очень просто.

Одно время Маринка разошлась с Колечкиным, но потом, когда все «дела» были окончены и она получила за некоторые поручения от графа Радищева значительную сумму денег, она задумала вновь сойтись со своим покинутым другом.