Польшей мало что изменил в этом. Наконец, федеральный Центр ревниво смотрел на развитие внешних связей регионов, усматривая в этом угрозу целостности страны.

Столь же малопродуктивной оказалась попытка перенести опыт создания еврорегионов на пограничье России и Евросоюза. Калининград, расположенный гораздо ближе к Берлину и Стокгольму, чем к Петербургу и Москве и выглядевший естественным кандидатом на роль лаборатории двустороннего сотрудничества, не сумел реализовать свои преимущества ни в чем другом, кроме транзита грузов из Европы (особенно подержанных автомобилей) в Российскую Федерацию. Отсутствие местной инициативы и установка федеральных властей на сохранение безусловного контроля над единственным в России эксклавом привели к тому, что проблемность Калининграда не снижается, а возрастает. Особенно в условиях, когда непосредственные соседи области – Литва и Польша – стали членами Европейского союза.

Расширение Европейского союза в 2004 г., которое в 1990-е годы рассматривалось едва ли не как панацея от расширения НАТО, имело для позиций России в Европе гораздо большее значение, чем прошедшие в 1999 и 2004 гг. две волны расширения НАТО. Оказалось, что НАТО далеко не так опасно, как представлялось, зато приблизившийся ЕС приносит России массу проблем, но вместе с тем открывает большие возможности. После двойного (атлантического и европейского) расширения к 2004 г. практически весь континент за пределами СНГ объединился под эгидой НАТО и ЕС. Остающиеся за их пределами Балканы повсеместно признаются зоной ответственности ЕС. Именно после этого Евросоюз стал прочно ассоциироваться с Европой. Европейская безопасность стала фактически внутренним делом Евросоюза и НАТО.

В России осознание этого пришло, по-видимому, еще осенью 2000 г., когда – неожиданно для Москвы – под давлением снизу рухнул режим Слободана Милошевича в Белграде. Если вывести за скобки финансовый аспект,

Милошевича (как и Саддама Хусейна) поддерживали главным образом потому, что он активно сопротивлялся Западу, «удерживал свою баррикаду» и тем самым оставлял хотя бы ограниченное пространство для действий России как великой державы. С уходом Милошевича Балканы для Москвы остались только Балканами. Последствия были очевидны. Вывод российских миротворцев из Боснии и Герцеговины и Косово в 2003 г. стал признанием того, что не только эти территории, но также безопасность Македонии и Албании, дальнейшая судьба Сербии и Черногории, как и будущее разделенного Кипра, – дело прежде всего Европейского союза.

Начиная с 2003 г. внимание Москвы все больше сосредотачивается на постсоветском пространстве73. Еще в 2001–2002 гг. российское руководство провозглашало лозунг «вместе в Европу». Затем вектор усилий изменился. Москва стала делать упор на поддержку российской экономической экспансии, расширение политического влияния России, обеспечение интересов безопасности. Центральным направлением этих усилий стало формирование Единого экономического пространства (ЕЭП) России, Украины, Казахстана и Белоруссии – своего рода прообраза Восточноевропейского союза. Фактически администрация Путина попыталась выстроить рядом с ЕС «вторую Европу» из числа бывших советских республик. Идея заключалась, насколько можно судить, не в противопоставлении этой «второй (московской) Европы» – «первой (брюссельской)», а в том, чтобы подготовить выгодные условия для создания в будущем двусоставной Большой Европы, в которой Россия получила бы возможность играть ведущую роль.

Концепция ЕЭП разрабатывалась специально «под Украину» – в ожидании победы Виктора Януковича на президентских выборах 2004 г. Ставка, которую сделал Кремль на тогдашнего украинского премьер-министра, была исключительно велика. Соответственно последствия поражения были чрезвычайно существенны. Наиболее важным из них стала демонстрация неспособности Кремля реализовать «проект СНГ» и – что серьезнее – недостаточной привлекательности нынешней России как центра возможного объединения постсоветских государств.

Главным новым «внешним» обстоятельством стало усиление проевропейских тенденций в странах новой Восточной Европы и Южного Кавказа при параллельном – хотя и гораздо менее интенсивном – усилении интереса к ним со стороны стран ЕС. Поскольку проевропейские тенденции объективно являются альтернативой традиционным пророссийским, постсоветское пространство все больше рассматривается как зона геополитического соперничества России и Евросоюза. Это впечатление неверно. Новые государства являются не столько объектами политики, сколько ее субъектами; внешнеполитическая ориентация Киева, Тбилиси, Кишинева и др. определяется внутренними процессами в соответствующих странах, а не интригами внешних сил. Россия и Европа если и соревнуются, то посредством реализуемых ими моделей развития.

Ключевой проблемой является вопрос о том, какие ценности лежат в основе той или иной модели. Европейский союз помогает россиянам модернизировать страну путем ее «европеизации», т. е. приведения к современным европейским стандартам в различных областях. Между 1991 и 1999 гг. в рамках программ ТАСИС (технической помощи странам СНГ) ЕС расходовал около 200 млн ЭКЮ в год на помощь в становлении демократии и рыночной экономики, охраны окружающей среды74. Наряду с программой ТАСИС в России активно действует Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР). ТАСИС и ЕБРР успешно работают и в других постсоветских государствах.

В течение большей части 1990-х годов создавалось впечатление, что Россия выберет предлагаемый Брюсселем путь модернизации через восприятие европейского законодательства – своего рода «норвежский вариант», когда обеспечивается полное единство правового пространства без политического участия. Безусловно, европейское законодательство было гораздо прогрессивнее советского, от которого Россия активно избавлялась. Выборочное принятие европейских норм – за вычетом социального блока, непосильного для России и устранявшего ее конкурентные преимущества, – многие рассматривали как целесообразное75. В то же время acquis сотmunautaire представляет собой единый комплекс, и частичное его принятие создавало бы проблемы внутренней нестыковки. В результате Россия встала на путь создания собственного законодательства, по возможности приближенного к нормативной базе Европейского союза.

Оценивая отношения России с ЕС, необходимо учитывать разнородность субъектов отношений. Современная Европа – «нормативная империя», вступившая в период «постмодерна». Россия, напротив, – традиционное для исторической Европы государство с оформляющимися национальными интересами. По таким характерным вопросам, как климатическая безопасность (Киотский протокол) и пределы юрисдикции Международного уголовного суда, российская позиция в принципе гораздо ближе к американской, чем к европейской. Конкретные национальные интересы полагаются выше абстрактных норм права (решение ратифицировать Киото было принято опять-таки исходя из прагматической оценки различных интересов).

Российская политика в отношении объединенной Европы следует по двум «колеям». Связи с ЕС как с единым целым являются новым дополнением к традиционным двусторонним контактам с национальными государствами – членами Союза. Постепенно в Москве учатся различать сферы компетенции Брюсселя и национальных столиц.