Согласно распространенным представлениям распад СССР далеко отбросил Россию от Европы. Действительно, российские границы по состоянию на конец 1991 г. (за исключением Калининградского анклава) проходят примерно там, где они пролегали в конце XVII в., до петровских приобретений. У тех, кто привык к присутствию (в основном политическому и военному) России в Европе, появилось ощущение маргинализации, тем более что между Россией и тем, что в России обычно подразумевается под Европой (т. е. Германией и странами к западу, северу и югу от нее), вновь появился пояс государств, традиционно относящихся к России с подозрением. Но тождествен ли геополитический откат цивилизационному? Находиться (тем более дислоцироваться) в Европе и быть европейцем – разные вещи. Перестав быть державой в Европе, Россия получила шанс стать европейской страной.

После 1991 г., таким образом, в России выявились два подхода: державный (традиционалистский), нацеленный на восстановление позиций России в Европе, и ценностный (модернизаторский), основанный на понимании Европы не как территориальной совокупности великих, средних и малых государств, а как общности ценностей, в центре которой – права личности. В то время как традиционалисты требовали больше России в Европе, модернизаторы добивались больше Европы в России.

Сторонники современного подхода стремились делать Россию, как минимум, совместимой с современной Европой. С их точки зрения главной проблемой Европы рубежа XXI столетия стала не традиционная безопасность, а европейская интеграция. Объединение Германии ускорило этот процесс, подтолкнув заключение Маастрихтского договора о более тесном союзе, и поставило перед Россией вопрос – как относиться к ЕЭС, трансформирующемуся в полномасштабный Европейский союз.

Идея присоединения к Евросоюзу имела в России еще меньше энтузиастов, чем идея вступления в НАТО. Президент Ельцин и премьер Черномырдин затрагивали эту тему вскользь, как бы между делом. На протяжении 1990-х годов Евросоюз рассматривался в Москве как преимущественно экономическая организация, малокомпетентная в вопросах «высокой политики» (внешняя политика, оборона, безопасность). Кроме того, после публикации Евросоюзом в 1993 г. Копенгагенских критериев членства у тех руководителей российского правительства, кто с ними ознакомился, не должно было остаться сомнений в том, что вступление в Союз – дело чрезвычайно сложное, болезненное и долгое. Тем не менее в первой половине – середине 1990-х годов значительная часть российской элиты стала энтузиастами расширения ЕС – для стран Центральной и Восточной Европы, бывших членов Совета экономической взаимопомощи. В Москве исходили из альтернативности расширения ЕС и НАТО и считали, что первое однозначно предпочтительнее. В глазах российских политиков Евросоюз обладал двумя существенными преимуществами перед НАТО: в нем не участвовали США и у него не было собственных объединенных вооруженных сил.

Как и в отношении НАТО, Россия в отношениях с ЕС взяла курс на «суверенное партнерство». В июне 1994 г., вскоре после присоединения Российской Федерации к «Партнерству во имя мира», было подписано Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между нею и ЕС. По сравнению с Европейскими соглашениями, ассоциировавшими страны Центральной и Восточной Европы с ЕС, оно было менее содержательным68.

Соглашение устанавливало рамки политического диалога между президентом России и руководством Комиссии Европейских сообществ и ставило долгосрочную цель создания зоны свободной торговли. Фактически оба партнера ставили перед собой ограниченную задачу регулирования торговых отношений, которые, в свою очередь, в значительной степени состояли из поставок в страны ЕС российских энергоносителей (две пятых потребляемого газа и восьмая часть нефти) и встречных поставок в Россию из ЕС машин и оборудования, продукции химической и пищевой промышленности и других промышленных товаров (более трети всего российского импорта)69.

Развитие двусторонних отношений в 1990-е годы было вялым как из-за бюрократических проволочек, так и из-за отсутствия понимания структур и механизмов ЕС в Москве и усилий лоббистских групп в Брюсселе. Из-за первой чеченской кампании и неясности с переизбранием Ельцина соглашение вступило в силу только в декабре 1997 г., в 1998 г. Россию поразил финансовый кризис, в 1999 г. началась вторая кампания в Чечне и состоялась передача власти в Кремле. Лишь политики либерально-демократического направления – от Егора Гайдара до Григория Явлинского – последовательно выступали в пользу постепенного «вхождения России в Европу»70. Опубликованные в 1999 г. Коллективная стратегия ЕС в отношении России и российская Стратегия развития отношений с ЕС на среднесрочную перспективу были стратегиями только по названию, на деле это были типичные бюрократические документы. Лишь с Парижского саммита ЕС – Россия (2000 г.) в отношениях партнеров наступило оживление.

Выступая в германском бундестаге 21 октября 2001 г., Путин предложил Европе объединить собственные возможности с российскими ресурсами – людскими, территориальными и природными, экономическими, культурными, оборонными71.

Определился горизонт развития отношений в виде зоны свободной торговли ЕС – Россия. Начиная с 2003 г. представители ЕС и Российской Федерации рассматривают проблемы постепенного формирования «общих пространств» в области экономики, контактов между людьми, законности и правопорядка и внешней безопасности. Вероятно, на выстраивание отношений по этой схеме уйдет несколько десятилетий. Но и в случае успеха в создании четырех общих пространств отношения ЕС и России будут скорее всего укладываться в контекст европейской «политики соседства». На обозримую перепективу Европейский союз и Россия будут друг для друга внешними партнерами.

Ситуацию могли бы изменить массированные инвестиции в российскую экономику, но политическая нестабильность в 1990-е годы и неуверенность в политике российских властей в 2000-е годы, необеспеченность верховенства закона и слабость судебной власти, высокий уровень коррупции, плохое корпоративное управление, непрозрачность отношений собственности резко ограничивали объемы европейских капиталовложений. Хотя ЕС был главным внешним инвестором в Россию, объемы инвестиций были мизерными. В этом отношении не только страны Центральной и Восточной Европы и Китай, но даже ряд стран СНГ предлагали европейским бизнесменам более выгодные и безопасные условия для ведения дел. В то же время в отличие от стран Центральной и Восточной Европы приток иностранных инвестиций не является непременным условием для экономического роста в России. Благодаря выгодной конъюнктуре цен на энергоносители и ряду других факторов Россия не испытывает острой потребности в финансовых вливаниях. Иностранные инвестиции важны скорее как средство привлечения передовых технологий и стимул для улучшения качества корпоративного управления.

Частные программы сотрудничества, такие как Северное измерение, оказались малоэффективными, поскольку им мешали те же (перечисленные выше) общие препятствия. Кроме того, лоббистами этих программ выступали небольшие страны ЕС, не пользовавшиеся исключительным влиянием в Брюсселе (Финляндия, Швеция)72, а естественные партнеры Европы – региональные администрации российского Северо-Запада были в основном малокомпетентны и малоопытны в вопросах трансграничного сотрудничества. Фактор появления в 1995 г. первого 1300-километрового участка границы России с членом ЕС Финляндией, а в 2004 г. – еще нескольких сотен километров с Эстонией, Латвией, Литвой,