Я старался успокоить его, сколько возможно, уверяя, что как скоро пройдет бывший тогда густой туман, то неукоснительно выйду в море. Сим многократно повторяемым уверением казался он быть наконец успокоен и был после в состоянии начать разговор о другом предмете, что посредством посланника, разумевшего несколько по-японски, могло быть учинено без дальней трудности. Первый мой вопрос относился к географии сей области. Имя Карафуто должно быть здесь известным, потому что оно означено на японской карте. Офицер мог рассказать мне о положении Охотска и Камчатки довольно основательно, почему и думал я, что имеет познания; однако скоро потом оказалось, что он сведения свои о Камчатке и Охотске не почерпнул из источника учения, а одолжен одному знакомству с Лаксманом, сообщившим ему оные. Впрочем, долговременное его пребывание в северной стране Иессо доставило ему случай приобрести географические о сих местах сведения, и он, быв в отдаленности от деспотических своих повелителей, не боялся, видно, сообщить нам оных.

В Нагасаки не могли мы найти никаких с сей стороны способов. Итак, удостоверяя нас о существовании острова Карафуто, прибавил он, что мы, коль скоро погода прояснится, увидим оный сами, потому что сей остров отделяется от Иессо проливом шириною только в 18 миль. Он упоминал еще о земле, лежащей к северу от Карафуто и отделяемой от оного узким проливом, но о сем слышал он только от других, а не узнал сам собою. О северной части Карафуто, Сандан здесь называемой, ни он, ни земляки его ничего не знали; впрочем, полагал он, что Карафуто должен быть менее вполовину против Иессо. Южная часть сего острова, говорил он, известна японцам совершенно, поелику японское правительство причисляет оную к своим владениям и император содержит там, так же как и здесь, офицеров, своих смотрителей. Для большего нас в том уверения показал он на японской карте пристань, у которой находится будто бы японское селение, куда, по словам его, пошло вчерашнего дня судно. Он назвал потом еще четыре острова – Кунашир, Чикотан, Итуруп и Уруп – и говорил, что оные лежат на NO от Иессо и принадлежат японскому государству.

Точно под сими же именами известны сии острова со времен Спанберга и находятся на всех российских картах, на иностранных же не показаны[110]. После он сообщил мне названия рек и мысов острова Иессо, которые все обозначены на карте нашей сего острова и большая часть оных сходны с названиями, показанными на бывшей у нас японской карте; сие служило достаточным доказательством, что на известия его можно было положиться. Округ, в коем имеет он теперь свое пребывание, назвал он Нотцамбу, но разумел ли он под сим названием всю северную часть Иессо или один только северный мыс, того не мог я узнать от него с точностью. Другой округ, лежащий южнее Нотцамбу, именовал японский офицер Соя; остров же с высокою горою – Риишери, а северный остров – Рефуншери. На нашей японской карте показаны оные под именами Риисери и Рефуносери.

О названиях Иессо, Оку-Иессо и Матсумай получил я следующие известия. Начальные островов сих жители, которые известны у нас под именем курильцев мохнатых, называют себя айнами. Их ныне очень мало, и они живут только между округами Нотцамбу и Аткис и называют теперь одно только место своего жительства словом Иессо; японцы же весь этот остров именуют Матсумай. Вероятно, что прежде поселения здесь японцев занимали весь остров айны и, конечно, называли оный Иессо. После же усилившиеся японцы давали всем занятым ими здесь местам свои имена, почему подлинное имя Иессо и должно было уступить чуждому Матсумай, коим называется также и главный здесь японский город. Айны стеснены столько, что жилища их составляют маловажный округ, удержавший и поныне подлинное свое название. Если же они вытеснены будут вовсе, то и имя Иессо совсем, уповательно, истребится.

В Нагасаки сказано было мне, что Иессо и Матсумай означают одну и ту же землю. Слово Оку-Иессо, или большой Иессо, принадлежит по происхождению своему также, может быть, айнам, которые разумеют под оным большой остров Сахалин, хотя японский офицер уверял меня, что айны именуют сим названием четыре южные Курильские острова: Кунашир, Чикотан, Итуруп и Уруп, о чем, помнится, читал я в какой-то книге. Как здесь, так и в заливе Анива тщетно старался я узнать об именах Шиша и Чока, под коими Лаперуз, бывший у западного берега Сахалина, означил острова Иессо и Сахалин. Оные здесь совсем неизвестны. Может быть, жители западного берега называют остров Сахалин Чока, так как и жители южной части называют его Карафуто, северную же часть оного, как сказывают, именуют Сандан. Желательно, чтобы все географы согласились одинаково называть острова, лежащие к северу от Японии[111], поелику оные с равным правом можно называть многими именами, как то, например, южной: Ессо, Матсумай или же Матмай, Шиша[112], а северной: Сахалин, Чока, Садан, Карафуто и Оку-Иессо.

Мне кажется, что имена Сахалин и Иессо, как древнейшие и географам более известные, заслуживают преимущество перед прочими, а особливо в рассуждении Иессо нельзя уже сомневаться, что имя сие есть древнейшее. Сии доводы казались мне столь достаточными, что я употребил на картах своих только названия Сахалин и Иессо.

Строгость японского правительства, даже и в дальнейших пределах их владений, сохраняется неослабно. Офицера никак нельзя было уговорить, чтобы принял малый подарок, который предлагаем был ему посланником. Он не хотел даже выпить рюмки японского саке, единственного их любимого напитка. Главная его обязанность есть, чтобы смотреть за торговлей, производимою здесь японскими купцами с айнами. Впрочем, торговля сия кажется быть очень маловажною, поелику состоит в выменивании сушеной рыбы и некоторых простых разборов мягкой рухляди, как то лисиц и волков, на табак, домашнюю деревянную лакированную посуду и сарачинское пшено, которое, по мнению моему, мало айнами употребляется, ибо они, подобно камчадалам, питаются по большей части рыбою.

Купцы для мены товаров бывают здесь только летом, а потому и офицеру, как он сказал, позволено отъезжать на зиму в Матсумай, где живет всегда его семейство. Сие казалось мне тем более вероятным, что здешнее его жилище ничем не лучше айнского, в коем нет той чистоты и удобности, каковые примечаются в домах японцев. Офицер рассказывал нам очень много о Лаксмане, которого хвалил он чрезвычайно, и сказал нам несколько русских слов, коим от него научился. Он, выпив у нас чашку чая, опрокинул оную на блюдечко, как то употребительно в России, для изъявления, что он более уже пить не хочет. Мы сего не приметили, но он напомнил нам, сказав, как мы могли забыть обыкновение российское? Посредством известных ему русских слов старался он испытать, точно ли мы россияне, в чем сомневался до тех пор, пока не уверился удовлетворительными с нашей стороны ответами. Он посчитал нас прежде англичанами или шведами.