Мы проходили проливом Лаперузовым при переменном ветре от N, NO и OSO; глубина от якорного места у Иессо увеличивалась мало-помалу до 50 саженей, потом уменьшалась опять до 28 саженей. Грунт в проливе, на стороне к острову Иессо, состоит из мелкого песка, но ближе к берегам Сахалина – из кораллов и мелких камней. В половине четвертого часа увидели мы на северной стороне юго-западной оконечности Сахалина небольшой круглый надводный камень, о коем Лаперуз не упоминает; он находится в недальнем от земли расстоянии. В пять часов показался нам названный Лаперузом остров Моннерон на NW; на NO же надводный камень La Dangereuse, то есть Опасный. Название весьма приличное, ибо камень почти равен с поверхностью моря. Мы видели также и малый Лаперузом упоминаемый камень, находящийся у крайнейшей оконечности мыса Крильон.

В шесть часов, по причине слабого ветра, поворотили к 3; чрез всю ночь было попеременно безветрие и малый ветерок от SW; глубина найдена 35 и 28 саженей: грунт – мелкий каменистый с кораллами. Течением несло корабль к востоку. На рассвете увидели мы весьма ясно продолжение берегов острова Иессо к югу и востоку, ибо находились в расстоянии не более восьми или девяти миль. От мыса Соя простирается берег почти прямо к востоку до одного немалого залива, от коего склоняется вдруг много к югу.

Отсюда направил я свой путь к заливу, называемому Анива. Хотя оный купно с другим, известным под именем Терпение (Patience), и были посещаемы голландцами, однако, невзирая на то, желал я изведать Сахалин сколько возможно точнее и хотел сделать начало с мыса Крильон, который вместе с мысом Анива были последние астрономически Лаперузом определенные места острова Сахалина. Положим, что об искусстве голландских мореходцев XVII столетия и нельзя сомневаться и что великая похвала, приписываемая Лаперузом капитану Фризу есть действительно справедлива, однако я ласкаюсь надеждою, чтобы подробным исследованием двух больших заливов и строгим определением пределов оных сделаю географии немаловажную услугу. Скоро и ясно покажу я, что капитан Фриз при описании того и другого залива наделал весьма много погрешностей, которые кажутся даже невероятными; следовательно, время, употребленное нами на точнейшее изведывание их, не может считаться потерянным.

В девять часов утра находился от нас камень Опасный на W; мы прошли мимо него в 2½ милях. На вышеупомянутом камне лежало множество сивучей, которые производили чрезвычайный крик, так что мы могли оный весьма хорошо слышать. Сей камень лежит, по нашим наблюдениям, в широте 45° 47´ 15´´ и в долготе 217° 51´ 15´´, в десяти милях от мыса Крильона на SO 48°. Мыс Крильон лежит, по наблюдениям нашим, под 45° 54´ 15´´ и 218° 2´ 04´´.

Западная сторона Анивского залива везде весьма гориста; в сие время года покрыта была она местами снегом; плоская, несколько уклонная гора, простирающаяся по направлению берега почти на NNO, отличается одна своею преимущественною высотою. Она покрыта была вся снегом. Берега состоят вообще из утесистых камней. Хотя в некоторых местах и берег имеет некоторые изгибы, но нигде залива не примечено. Вся восточная сторона сего залива была нам также видна, но по причине дальнего расстояния не так явственно. Направление оной начинается от мыса Анива к северу, потом мало-помалу склоняется к западу, даже до выдавшейся на западе малой оконечности, от которой до конца залива идет берег к северу. Сей мыс, вероятно, есть тот самый, который назвали голландцы Тамари-Анива. Я удерживаю как сие название, так и залив Лососей, которого севернейшую и западнейшую оконечность составляет Тамари-Анива. Японское судно, виденное нами еще поутру, шло перед нами. Когда мы стали к нему приближаться, то поворотило оно к восточной стороне залива, где, как то мы после узнали, имеют японцы большее селение, нежели в заливе Лососей.

В четыре часа показался нам на N пик, по мнению моему, тот самый, который назван Лаперузом пик Бернизет. В шесть часов увидели мы конец залива; глубина уменьшалась постепенно от 30 до 7½ саженей; грунт – жидкий зеленый ил. В восемь часов на упомянутой глубине бросили мы якорь против японского, как то мы после узнали, селения, перед коим стояло на якоре судно.

В десять часов следующего утра поехал я с посланником на японское судно, где приняли нас весьма хорошо и угощали саке, хлебом из сарачинской крупы и табаком. Японцы изъявили великую охоту променять нам на сукно некоторые свои маловажные вещи, однако они боялись своих офицеров, коих в здешнем селении жило двое и которые, узнав о том, верно отрубили бы им, по их словам, головы.

Корабельщик сказал нам, что он пришел из Осаки с сарачинскою крупою и солью, а здесь берет пушной товар, из которого показал нам несколько сортов, более же всего сушеную рыбу. В самом деле, все судно его нагружено было последнею, положенною в трюме рядами, как будто в бочке, и посыпанною солью.

Крайне любопытствовал я и здесь разведать о Карафуто. Первый вопрос мой касался сего предмета. Корабельщик отвечал мне, что остров сей очень велик и называется японцами Карафуто, природными же жителями оного – айнами – Сандан и что Карафуто и Сандан есть один и тот же остров; что он северной стороны этого острова сам собою узнать не имел случая, а слыхал, что она отделяется от матерой земли столь мелким каналом, что и его судно, имевшее в грузу 8 или 9 футов, пройти не может. Он, полагать надобно, разумел под сим канал Татарии, который, по мнению Лаперуза, не судоходен и о коем после уверились, что ныне не существует, а долженствовал существовать прежде и подать японцам причину к таким о нем рассказам.

Содержимые японским правительством здесь и на северной стороне Иессо офицеры обязаны только смотреть за торговлею, производимою японцами с айнами. Учреждение, по-видимому, весьма полезное, ибо купцы, коим предоставляется полная воля, нередко причиняют угнетение и насилие слабому народу. Но если сообщенные мне одним японским шкипером (который в октябре 1804 г. претерпел у Курильских островов кораблекрушение и коего нашли мы по возвращении нашем из Японии в Камчатке в июне 1805 г.) известия справедливы, в чем я не сомневаюсь, то виды японского правительства в сем деле не столь благонамеренны.

Торговля северных жителей Японии с карафутскими айнами есть великой важности, потому что главнейшая их жизненная потребность состоит в рыбе, привозимой с сего острова. Японское правительство несколько лет назад присвоило себе сию торговлю и превратило ее в императорскую монополию. Хотя японцы вообще не дерзают роптать против мер правительства, сколько бы оные жестоки и несправедливы ни были, однако шкипер утверждал, что сия введенная монополия возбуждает в народе северной Японии величайшее негодование, поелику правительство допускает продавать рыбу, яко главнейшую тамошнюю пищу, за весьма высокую цену, причем и императорские чиновники находят также свою выгоду. Корабельщик, казавшийся весьма умным человеком, долженствовал иметь очень хорошее понятие о сей торговле. Он участвовал в ней сам собою и в последнее свое плавание был занесен жестокою бурею к Курильским островам и подвергся бедствию. Мы могли заметить, что японцы поселились здесь недавно, потому что дома офицеров, а особенно амбары, были совсем новы, некоторые же еще не окончены.