М. Грандов поверхностно оценивал поэтическое дарование покойного поэта. «Недаром Есенин во всей своей поэзии — лирик, — писал он, — поющий сам с собою и про свое. Даже в поэме «Пугачев» он, в сущности, поет про себя и про свое. Во взгляде на жизнь, в понимании им жизни — он весь стихийно-мужицкий, тут и наивность, и по-детски нетронутая, покоряющая читателя нежность, тут и «звериная грусть», и «дух бродяжий» и «буйство глаз». Тут все от мятущегося индивидуализма. Но нет общественной жизни, нет сознательного бойца на общественной арене, нет крепко определившего себя общественного сознания, не видно и не слышно в его натуре мужества будничной упорной борьбы за социализм… Есенин не слился с революцией, но и не шел против нее. И не мог идти! Он никуда вообще не шел. (…) Словно про окончившего свою жизнь, писал он сам год назад. Что он любил жизнь, страстно тянулся к ней, видно из всей его поэзии — хотя и пел он не про жизнь, а свое и про себя, один на один с природой. Ему невыносимо стало тяжело больному. Спасенья не было… Он сжег себя до конца. Надежды не оставалось. И вот весть о самоубийстве. Все, кто его читал и будет читать, горько будут скорбеть о рано кончившейся жизни одареннейшего деревенского самородка. В его творчестве есть немало слабого, пустого и неинтересного. Много надуманного кривляния. Но очень много такого, которое его переживет и навсегда останется в литературе, как чудесные поэтические кристаллы». Тем не менее М. Грандов приходит к выводу: «Имя Есенина от времени не обветшает и будет блестеть неподражаемой ясностью и чистотой созданных им образов».

Бениславскую приглашали на различные мероприятия, посвященные памяти умершего поэта. 6 января в «Доме печати» на Никитском бульваре состоялся Вечер памяти Есенина. Перед переполненным залом критики П. Коган и В. Полонский рассказали о творческой биографии Есенина. Артисты Качалов и Никритина читали «Письмо матери», «Исповедь хулигана», «Москву кабацкую». Государственный квартет Страдивариуса исполнил 5-й квартет Глазунова и «Адажио» Танеева. Многие друзья Есенина хотели выступить, но устроители концерта, учитывая позднее время, перенесли выступления поэтов и воспоминания на другой день.

8 января Г. Бениславская прочла в «Правде» материалы по увековечиванию памяти Есенина, согласно которым все расходы по похоронам поэта Совет Народных Комиссаров постановил принять на государственный счет. Обрадовалась, что на могиле поэта будет установлен памятник.

18 января в Московском художественном театре состоялось траурное заседание, на котором зачитали письмо Л. Троцкого «Памяти Есенина». С большим вниманием присутствовавшие вслушивались в слова партийного и государственного деятеля: «Мы потеряли Есенина — такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью распрощавшись с необозначенным другом, — может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки (…). Умер поэт. Да здравствует поэзия! Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя. Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин».

На вечере с воспоминаниями выступили критики В. Львов-Рогачевский, Л. Авербах, а в художественной части вечера — артисты Собинов, Качалов, Игорь Ильинский и другие. Стихи памяти Есенина прочитали поэты В. Казин и П. Орешин.

Близкие друзья и незнакомые ей люди выражали сочувствие Г. Бениславской. Однажды она получила записку от неизвестного ей Евгения Дорнева: «До сегодняшнего дня я относился к Вам враждебно. Почему? Может быть, из зависти, что Вы были близки Есенину, а я нет, что Вы его видели, а я нет и что Вы его — не любили, а я любил. Но сегодня я узнал, что любили его и любите. И я Вас полюбил. Евгений Дорнев. 19.1.26 г.».

На официальные мероприятия Галина не любила ходить. Не очень приятно было на этих собраниях встречать тех, кто совсем недавно нелестно отзывался о поэте, печатали отрицательные рецензии и отзывы, ничего не делали, чтобы свернуть покойного на правильный путь.

«После похорон начались концерты, посвященные Есенину, — вспоминала Августа Миклашевская. — В Художественном театре пел Собинов, читал стихи Качалов. Но потом пошла спекуляция на смерти Есенина. Очень уговаривали и меня выступать на этих концертах. Читать стихи, посвященные мне. Я, конечно, отказалась. Но устроители все-таки как-то поместили мою фамилию на афише.

В день концерта Галя Бениславская привела ко мне младшую сестру Есенина — Шуру, почти девочку. Ей тогда, наверное, не было и пятнадцати лет. Галя сказала, что Шура хочет идти на концерт послушать, как я буду читать.

— Я не хочу, чтобы Шура ходила на эти концерты. Вот я и привела ее к вам, чтобы вы почитали ей здесь.

— Галя, я не буду читать на концерте. Я не поеду.

Как просияла Галя, как вся засветилась!».

Несколько раз Галина, одна или с Екатериной, навещала Мариенгофа и Никритину. Приходили обычно под вечер.

«Всякий раз Галочка была милой, тихой, собранной, — вспоминал А. Мариенгоф. — Без трагической маски на очень похудевшем лице. Изредка даже улыбалась. Но улыбка казалась какой-то извиняющейся: «А я вот все-таки улыбаюсь».

Курила Галя по-мужски, глубоко затягиваясь и выпуская дым из носа…».

Большим событием стал выход 1-го тома «Собрания стихотворений» С. А. Есенина. Как мечтал Сергей Александрович подержать в руках этот томик! Галине Бениславской первый том очень понравился. Когда поэт В. Эрлих в письме иронично заметил «Первый том неважнец», она тут же отправила ему ответ: «Да сами Вы неважнец, если первый том неважнец. Я тоже фитела. Наш Госиздат стихи до сих пор еще так не издавал. Опечаток только много. А жаль».

Есенинский том вышел накануне именин Галины Бениславской. В воскресенье, 7 марта 1926 года, в ее квартире собрались родные поэта, близкие друзья, чтобы отметить это знаменательное событие.

«В воскресенье меня по всему городу разыскивал юноша Есенин (Илья), — вспоминал И. Евдокимов. — Жены, сестры и ближайшие друзья решили отпраздновать выход первого тома «Собрания стих.» С. Есенина. Том издан превосходно. Я пришел в 12 ночи на квартиру бывшей его жены Бениславской. Были Воронский, Касаткин, Наседкин, В. Иванов, Серебряков, Зорин».

Друзьям было что вспомнить, но разговор постоянно возвращался к изданному первому тому. И. Евдокимов рассказал, как С. Есенин после получения разрешения на издание «Собрания стихотворений» возбужденно говорил: «Евдокимыч, я написал тысяч пятнадцать строк. Я, понимаешь, отберу самое лучшее, тысяч десять. Этого довольно: будет три тома. Понимаешь, первое мое «Собрание». Надо издать только хорошо».

Галина Бениславская хорошо помнила, как мечтал увидеть при жизни Есенин свое «Собрание стихотворений». Когда возникло первое предположение о выпуске собрания в Госиздате, он еще в 1924 году отчетливо представлял структуру книги, боялся, что в издательстве напутают. «Этого собрания я желаю до нервных вздрагиваний, — писал поэт с Кавказа Бениславской. — Вдруг помрешь — сделают все не так, как надо».

После смерти поэта обнаружилось много есенинских материалов, которые по тем или иным причинам не вошли в три запланированных тома. Было решено подготовить и выпустить дополнительный 4-й том. Его составителем и автором «Предисловия» стал И. В. Евдокимов, который определил структуру дополнительного тома, обосновал хронологический порядок расположения материала, привел краткую библиографию и высказал свое мнение о датировке стихотворений Сергея Есенина.