— Вот как… — я прикоснулась к стеклу и посмотрела на стоявших у главного входа сотрудников офиса. — Мне очень жаль, что ты перестал воспринимать меня всерьез, пап. Прости, но надо работать.

— Постой! — воскликнул он. — Я хотел поговорить. Волков так и не сказал, какие документы ты передала ему.

— Я вышлю тебе копии. Считай, это и есть мое маленькое расследование на предмет лучшего кандидата на должность председателя совета. А главенство, пожалуй, передай другому. Тот же Нестеров отлично справится...

— Аня, что ты такое говоришь?! Не руби с плеча!

— Да так. Говорю то, что думаю. Пока, пап.

Я завершила вызов и с грустью уставилась на дорогу. На глаза навернулись слезы, но дыхательное упражнение и правильная установка помогли справиться со слабостью. Теперь следовало пообедать и продолжить работу. А вечером…

Он у меня наступил в седьмом часу, когда я села в машину и выехала из стен офиса. Конечно, хотелось поехать в полицию, добиться свидания с Арсом, однако мой путь привел в загородный дом мужа, где суждено было провести еще одну ночь в одиночестве, в запредельной тоске, борясь с жалостью к себе и со страхом за мужа.

Утром мне позвонил Волков и попросил подойти к зданию УВД. Испугавшись внезапной срочности, я написала Надежде, допила травяной чай и уведомила водителя о скором выезде.

Спустя час я вошла в кабинет следователя в сопровождении адвоката.

— Доброе утро, дамы. — Он сильно удивился, увидев юриста. — Анна, я, конечно, вызвал вас по делу, но в присутствии Тиминой нет необходимости.

— Как некрасиво, Волков, — пожурила его женщина, покачав головой.

— Прошу прощения, если напугал вас, — улыбнулся он, найдя замечание моего адвоката забавным. — Надежда, будьте так добры, оставьте нас наедине. Никаких неправомерных действия в отношении вашего клиента произведено не будет.

— Хорошо. — Она упрямо сжала губы в тонкую линию. — Аня, я буду ждать на улице.

— У вас не адвокат, а цербер, — усмехнулся Евгений, как только Тимина покинула кабинет.

— Именно такая. И это замечательное качество для человека, защищающего мои права.

Мужчина предпочел оставить мои слова без комментариев и достал несколько папок с бумагами.

— Знаете, Аня, моя жена была из тех, кто готов бросить все и пойти за любимым человеком хоть на каторгу. Я не преувеличиваю. Мы многое перенесли за те четыре года, что были вместе. И даже сейчас, спустя десятилетие, я твердо уверен, что она вытащила бы меня из любого дерьма. Это очень важное качество для женщины — быть преданной.

— Почему вы говорите о ней в прошедшем времени?

— Она умерла при родах десять лет назад.

— Мне жаль… — произнесла я и задумалась, к чему он затеял этот разговор.

Папки с легким глухим хлопком упали на стол, Волков сел.

— Вы дали нам очень важную зацепку, которая вытянула тонну грязного белья, и что-то мне подсказывает — это только цветочки. — Я вмиг подобралась, а мужчина заметив мою реакцию, поднял руку в предупредительном жесте. — Сразу скажу, что Снежного мы выпустим за отсутствием состава преступления, но выехать из России он пока не сможет до выяснения всех обстоятельств дела. Экспертиза признала фальсификацию документов, подписи вашего мужа подделали весьма умело. Но...

— Но?

От взгляда Волкова, брошенного в мою сторону, у меня задрожали пальцы. Что еще преподнесет мне судьба?

— Аня, после разговора с вами я вызову Сергея Павловича. Мне захотелось сначала сообщить это вам, потому что я уважаю женщин, выходящих замуж не ради денег, бизнеса и репутации, а потому что любят. — Я опустила голову, боясь, что он распознает в моем взгляде именно те качества, которые считает низкими и невозможными в человеческих отношениях. Ведь по факту я пошла на брак не от большой любви. — Не знаю, стоит ли афишировать это… — тем временем продолжил Волков. — В общем, за Токаревым стоит ваша мать. Либо они в паре работают, либо она кукловод — это еще предстоит выяснить, но факт остается фактом.

— Что? — Я растерялась. — Погодите…

— Ждать у нас точно нет времени. Если фирма “Barte-le” была открыта на имя людей, не относящихся к вашей компании, то шесть офшорных напрямую связаны с Людмилой Алмазной. Взгляните на этот отчет.

Волков протянул мне лист бумаги, который я приняла, пребывая в состоянии шока. И даже прочитав его, многое не поняла. Мозг упорно отказывался воспринимать какую-либо информацию.

— Не верю, — произнесла и моргнула пару раз, чтобы отогнать непрошенные слезы.

— Схему отмывания денег и перепродажи сырья по заниженной цене еще стоит изучить, но я уже примерно понял, как они действовали. — Он открыл какую-то папку и снова передо мной появились бумаги, повергшие в шок. — Все, как и предполагали нанятые вами аудиторы. Токарев подкупил, либо заставил подчиненных среднего звена указывать другие данные, скрывая часть алмазов. Так как непосредственный контроль осуществлял не он, то при поступлении сырья на завод указывались одни цифры, а далее совсем другие. Вероятно, он прикрывался тем, что после очистки выявлялась истинная масса добытого минерала. Но вы сами понимаете, потеря двадцати, а то и больше процентов от каждой партии невозможна.

Я отложила лист бумаги и закрыла ладонями лицо.

— И все-таки не понимаю.

— Чего именно? Зачем это вашей матери? Я надеялся, вы мне скажете. Насколько мне известно, у них довольно теплые отношения с Павловичем.

— Они — примерная семья. Да я вообще редко видела, чтобы…

— Анна, — перебил меня мужчина строгим голосом, — скажите, вы располагаете какой-либо информацией относительно деятельности вашей матери против компании?

Я покачала головой и уткнулась невидящим взором на настольную лампу.

— Что вы можете сказать о Соне Гордеевой, секретаре вашего мужа?

— Она — умная женщина.

— Видимо, вы переоцениваете ее таланты, потому как только самый глупый человек так себя подставит.

— Евгений, вы ведь соврали? — Я посмотрела мужчине в глаза, которые при виде моих слез сразу смягчились. Кажется, он даже испытал неловкость.

— Нет. Я служитель закона, мне не положено врать. Держите, — он протянул мне бумажную салфетку.

— Спасибо. Я... нужна какая-нибудь помощь?

— Да, я задам вам несколько вопросов, и после можете быть свободны.

— А муж?

— Я же сказал, что выпустим.

Волков ободряюще улыбнулся и принялся допрашивать. Его вопросы, как всегда, оказались неудобными. Но задумываться о том, насколько они переходят личные границы, я была не в состоянии, машинально отвечала, представляя перед собой лицо матери и ища оправдания ее поступку. В какой-то момент мне подумалось, что все происходящее — дурной сон, о чем я сообщила следователю, но мужчина убил мою веру в лучшее.