Это плохо, очень плохо. Самолет фанерный, но хуже того – крылья обтянуты лакированной тканью, которая горит, как порох. Кроме того, к мотору тянутся шланги газопровода, да и рапсовое масло легковоспламенимо. Еще чуть-чуть – и «Шпангель» превратится в летающий факел, и шансы спастись, учитывая отсутствие парашюта, будут равны нулю.

Задавив в себе панику, Дима перевел самолет в пикирование, пытаясь сбить пламя. Огоньки пожара сжались в голубоватые комочки, рассерженно зашипели, сопротивляясь встречному ветру, но стоило Диме выровнять машину в десятке метров над верхушками деревьев, вспыхнули с новой силой.

Вдалеке показалась взлетная полоса. Удастся ли дотянуть? Лучше всего было бы попытаться посадить машину, что называется, «перед собой», Дима даже пошарил взглядом по земле, но подходящей ровной площадки не наблюдалось – повсюду виднелись низкие холмики, одиноко стоящие деревья, неглубокие овражки. Рухнуть туда означало переломать все кости и заодно шею.

Пламя разгоралось, подобравшись уже вплотную к кабине, застилая обзор. Лицо жгло словно раскаленным железом, ручка управления нагрелась так, что удерживать ее было уже практически невозможно, ноги на педалях будто бы сунули в раскаленные угли. Сквозь пилотские очки стало нереально что-либо разглядеть, Дима решительно сдернул их и тут же почувствовал, что огонь сжег брови и ресницы. Нестерпимо, удушливо несло гарью, каждый вдох давался с огромным трудом.

Свободной рукой Дима принялся расстегивать привязной ремень: замок, как назло, заело, чтобы расцепить непослушную застежку, пришлось ненадолго бросить управление. Встречный ветер гнал в лицо волны раскаленного воздуха, казалось, он стоит перед распахнутой топкой доменной печи, сунув в нее голову, а изнутри выдувает невыносимый жар гигантский вентилятор.

Наконец ремень поддался. Нащупав непослушными пальцами кнопку прерывателя зажигания, Дима не глядя надавил на гладкую металлическую поверхность, однако, вместо того чтобы сбросить обороты, двигатель и вовсе замолк. Где земля? Где полоса? Ничего не видно. Повернув голову набок, Дима разглядел несущийся под крылом зеленый ковер травы и в тот же миг ощутил мощный удар снизу, чуть не вытолкнувший его из кабины. Самолет подбросило, он снова упал на землю передними колесами и покатился, не разбирая направления. Сквозь треск разгорающегося пожара Дима различил встревоженные крики, а потом аэроплан с грохотом ударился о какое-то препятствие и остановился. Живительным потоком хлынула сверху ледяная вода – кто-то плеснул в кабину из ведра, потом сильные руки подхватили его за плечи и потащили прочь. Дальнейшее он уже помнил плохо.

* * *

– Ты поперек полосы сел, – хохотнув, сказал Алекс. – За тобой такой дымный хвост тянулся, как за сбитым «мессером». Прикинь, снижается по дуге истребитель, капот горит, позади дымовал, в кабине пилот с ремнями возится, и вся эта радость прет прямо в склад с горюче-смазочными. Ну, мы думали, что тут нам всем и каюк настал, будет личному составу коллективный крематорий за государственный счет. Гейс первый ведро схватил, черпанул из пожарного пруда – и навстречу. А ты после касания скапотировал, потом назад грохнулся, и самолет развернуло прямо на него. Гейс бегом обратно, но ведро не выпустил. Так ты и катился, пока в дровяной сарай не воткнулся, а там уж мы подоспели.

Снадобье, которым была густо смазана лежащая на глазах марля, приятно холодило обожженную кожу. В лазарете пахло медицинским эфиром, спиртом и еще какой-то химией, которую по обыкновению используют в больницах. Где-то в соседнем помещении гремели в тазу железные инструменты, кто-то, шаркая, прошел по коридору. В палату заглянула медсестра, поздоровавшись, поставила на столик рядом с кроватью чашку горячего курмана и снова скрылась за дверью.

Собственно, Дима довольно-таки легко отделался. Незначительный ожог век и кожи лица, также чуть подкоптились стопы и лодыжка. Неприятно, но терпимо. Осматривавший его врач, качая головой, сообщил, что Дима, наверное, родился в рубашке – сурганский эквивалент этой пословицы звучал как «Небесная Мать колыбель в ладонях держала». Жить будет, но сутки придется провести под медицинским наблюдением.

– Что там хоть произошло-то? – задал Дима давно мучавший его вопрос.

– Перегрев и взрыв патронного ящика, – откликнулся Алекс. – Третий случай уже. Гейс долго на инженеров матерился. В первый раз самолет прямо в воздухе сгорел, потому что в ящике зажигательные патроны были, во второй пилота взрывом убило, как шрапнелью. Эти недоумки ящик прямо в моторном отсеке разместили, вот и греется, зараза. После первых двух случаев между ним и кабиной укрепленную переборку установили, но, как видишь, не помогло. Зато ты первый выживший. Даже машину посадить сумел. Гейс тебя сразу в старшие сержанты представил, уже и приказ подписал, а конструкторы теперь будут всю схему полностью пересматривать.

Выходит, передача «Шпангеля» в боевые эскадрильи снова откладывалась на неопределенный срок. Может быть, это и хорошо: пусть уж лучше воюющие на фронте пилоты получат испытанную, проверенную и надежную машину, чем такой вот полуфабрикат, готовый в любую минуту загореться в воздухе. Да и не собирался Дима, если быть уж до конца честным, долго участвовать в этой войне: у него имелись сейчас совсем иные цели и задачи.

Дождавшись, пока заглянувший проведать его Алекс отправится по своим делам, Дима отлепил с глаз целительную повязку и осмотрелся. Палата небольшая, одноместная, расположена на первом этаже лазарета, примыкающего, насколько он сумел запомнить, к тому самому административному зданию, куда сегодня утром его таскал Нос. В единственное окно, выходящее на стену жилого корпуса, заглядывают зеленые ветви густого кустарника. Проверка показала, что окно, запиравшееся на простую щеколду, открывается легко. Это хорошо, можно будет выбраться наружу незамеченным и в точности так же проскользнуть потом обратно.

Дима улегся обратно на койку и вернул на место компресс. Кожу неприятно стянуло ожогом, а на виске она и вовсе потеряла чувствительность. Заживет, но следы наверняка останутся.

Тем временем в коридоре снова послышались шаги, на сей раз не шаркающие, а вполне уверенные и быстрые. Низкий мужской голос пробубнил что-то неразборчивое, высокий женский – скорее всего дежурившей на посту медсестры – ответил, затем шаги стали приближаться к дверям его палаты. Дима сразу же узнал этот голос.

Шеер по-хозяйски зашел в помещение, поморщился от терпкого медицинского запаха и, брезгливо сняв кончиками пальцев повязку с Диминых глаз, присел на краешек его кровати, бросив марлю прямо на пол.

– Пока вы тут прохлаждаетесь, уважаемый камрад Шпитцен, специальная комиссия в Танголе ожидает от меня подробного отчета о причинах сегодняшнего авиационного происшествия, – высокомерно заявил он.

– Так напишите, – с равнодушным видом пожал плечами Дима, – инженеры, насколько мне известно, уже подробно отчитались о произошедшем.

Шеер рывком склонился над ним, опершись руками о края кровати, и практически уткнулся своим громадным носом в Димино лицо.

– Не валяй дурака, Шпитцен! – прошипел он. – Я знаю, что ты загубил самолет намеренно! Твоя подрывная деятельность не пройдет даром, я заставлю тебя сознаться во всем!