Две коляски с поднятым верхом помчались к мосту через маленькую речку, давшую имя столице Австрии. Наша с Соломоном карета последовала сзади. Вопреки некоторому сопротивлению беглого каторжника, я втиснул его рядом с собой.

— Иссак, ты отвечаешь за громил. Какого дьявола он позволяет себе раскрывать пасть?

— Вы же понимаете, в империи нельзя трогать жандармов, — заюлил Соломон. — Таки волнительно это.

— А вы за мильён фунтов собрались на увеселительную прогулку? За обычный променад столько не получают. И где ваш поц, что должен был стоять на шухере?

— Не надо нервничать, герр Трошкин. — Сейчас приедем, посчитаем, и все будем довольные.

Всенепременно. Особенно лейтенант с капралом, их коллеги, родные и близкие. Нет, с еврейскими уголовниками крупное дело нельзя было начинать. Их стезя — мелкий шахер-махер. Я со злостью глянул на скорбный остроносый профиль в тёмном уголке кареты. Если и при расчёте вздумаете надуть, сегодня не в первый раз проливать кровь. Рука погладила объёмистый саквояж.

Честно, меня трясло. Как ни оправдывайся необходимостью, я загубил случайно подвернувшихся жандармов, просто исполнявших приказ. Говорил себе: они — военные, подданные империи, что на грани войны с Россией. Надо ли жалеть противника? Но если так рассуждать, не грех извлечь «Урал» и начать самолично отстреливать партикулярных господ на улицах Вены, они тоже могут быть призваны в армию и палить в русских.

Есть ещё аргумент: в войне с Россией, коль таковая начнётся, погибнет неизмеримо больше австрийцев, чем в банке этой ночью… Выходит, спасая многие тысячи местных ценой двух смертей, совершил «благородный» поступок?

Решив отложить самокопание на более спокойные времена, я увидел, как карета минула горбатый мостик через Вену и благополучно вкатилась под арку, попав во внутренний дворик невысокого каменного дома, скудно освещённый единственным фонарём. Там выскочил наружу и поднялся по лестнице за подручными Халбьюдиша, утащившими внутрь добычу.

Пересчитывали её трое. Унылое и грязноватое помещение, пахнущее сыростью и чесноком, навевало не самые хорошие предчувствия. Строганов, Соломон, а также подпирающий стену полуеврейский бригадир пребывали в тяжёлом молчании. Счетоводы не участвовали в налёте, и я мысленно посчитал, сколько народу вовлечено в преступление. Пятеро в банке, три возницы, двое на шухере, проспавшие патруль, двойник и гримёр — уже дюжина, помимо меня самого и Соломона. Ах, да — студент Венского политехнического университета. К утру обнаружатся трупы и начнётся облава, через день-два жандармы нащупают концы. Исполнителей нужно срочно убрать из города и ждать, пока не стихнет первый переполох.

Наконец, старший из счётчиков переписал на единый листок сумму золотых и серебряных монет, а также ассигнаций разных государств. Я водрузил раскрытый саквояж на стол, тем показывая — жду своей доли.

— У меня дурные новости, — скривился старый пройдоха. — Вместе с бумажными деньгами набралось всего лишь девятьсот тысяч фунтов, а вы обещали мильён.

Присутствующие напряглись. Названная Соломоном сумма огромна, никто из евреев и близко не находился рядом с такой, достаточной для оплаты пяти военных пароходов. Но они учуяли, что в условиях гешефта появилось изменение, позволяющее немного повернуть расклад в свою сторону, и не преминули этим воспользоваться. Такова их природа — не будем же упрекать крокодила в хищности, а слона в излишней массе.

Но они имели дело с человеком, прошедшим неплохие университеты среди османских и английских уголовников.

— Стало быть, ты мне должен, Соломон. Ты выбрал чахлый банк. Ты привёл шлимазлов, что на шухере стоять не могут.

Евреи заголосили. Старый Иссак оказался меж двух огней. Меня он инстинктом боялся больше, нежели всю шпану Вены, чувствовал — я шутить не буду. Потом придётся отдуваться перед Халбьюдишем, которому Соломон не поведал о возможном жандармском вмешательстве, рассказывая, что цимес гешефта в безопасном получении золота; думал — мадьярский студент отправит жандармов в другую сторону. Возможно, каторжник и выкрутился бы, но нетерпеливый бандит вытащил из-под лапсердака большой пистолет и взвёл курок.

Мне снова пришлось пустить в ход револьвер. Два выстрела почти слились. Однако кремниевое оружие выпускает пулю с крохотной задержкой, тогда как карманный убийца палит немедленно.

Я прыгнул в сторону, пуля впилась в доски в каком-то дюйме от головы. «Урал» сработал точнее. Бригадир уронил оружие, схватившись за ранку в плече, и уставился в чёрный бездонный провал ствола, нацеленного ему в лоб.

— Здесь осталось пять пуль, вас тоже пятеро. Ежели кто раненый останется — перезаряжу и добью, чтоб не мучился.

Хор возмущённых голосов затих, считальщики грохнулись на пол, устраняясь от дальнейших споров.

— Таки мы выяснили, что разговаривать нужно уважительно, — заключил Соломон, осуждающе глянув на простреленного товарища. — Каковы ваши разумные предложения?

Я поправил маску, перехватил рукоять поудобнее и заявил:

— По всем понятиям выходит, что вы нарушили условия гешефта, а деловой разговор решили заменить подлым убийством. Поэтому — золотые гульдены в мой саквояж, остальные делите как хотите.

Соломон хотел что-то возразить, но чёрный глаз револьвера, качнувшийся в его сторону, отбил желание спорить. При всей словоохотливости, каторжанин решился заговорить лишь в карете в пригороде Буды.

— Таки вы меня не убьёте?

— Я никогда не делаю этого зазря, — я улыбнулся ему, зная, что на обезображенном лице улыбка выглядит как едкая ухмылка. При виде гримасы двойник и гримёр, скукожившиеся на другом сиденье кареты, вздрогнули от дурного предчувствия. Не оставлять свидетелей — не входит ли это в понятие «не зазря»?

При расставании трое пособников получили очень приличную сумму: даже после штрафа, наложенного за попытку стрельбы при дележе, евреи остались совершенно не в накладе и могли праздновать самое успешное ограбление в истории криминальной Австрии. Оно стоило того, чтобы скрыться из страны и вдали от неё зажить припеваючи.

Глава 22

22

Шандор Кечке срочно уехал из столицы, обосновавшись в Пеште. Лидер новорождённой Мадьярской национальной партии через неделю удостоился моего визита, но уже без грима. Конечно, меня отличает огромный для этого времени рост, он редок, но отнюдь не уникален. В качестве предводителя банды парень меня не опознал.

— И так, герр Кечке, вы участвовали в налёте на банк, где я хранил свои сбережения.

Смуглый от природы Шандор побледнел как снег. Мне показалось, что через минуту начнут белеть сединой и чёрные гусарские усы, неуместные на типично школярском лице с круглыми стёклышками очков.

— Отку… гм… Откуда вам известно?

— Не важно. Плохо одно — там хранились средства, кои отложены были на поддержку освободительных движений на землях