— Это называется заботой, пап, — возразил Костя, но как послушный сын, увлекая за собой жену, направился к выходу.

— Лёва, как невежливо, — пожурила его Ольга Алексеевна. — Не давай ему поблажек, — обратилась ко мне, проходя мимо, — только потому, что он старый и больной, — уже громче, чтобы муж услышал.

— Но не глухой, — обижено надулся тот не хуже своего пятилетнего внука.

Они, конечно, странная семейка. Иногда я понимала, почему Андрей называл их чокнутыми. Но они были добрым и безобидными чокнутыми.

— Хорошо выглядите, — отметила, как только мы остались вдвоем. Он и правда не походил на пациента, перенесшего операцию на сердце. — Рада, что вы поправляетесь.

Соболевы, за редким исключением, не смущаясь, вываливали на тебя свои переживания и чувства, поэтому Лев Викторович тут же смутил меня откровенностью:

— Знаю, ты провела здесь с Андреем всю ночь. Спасибо, детка, что поддержала его.

— Я ничего особенного не сделала, — стало неловко, — просто была рядом.

Я привыкла молчать о самом сокровенном, а у него словно душа нараспашку. Вот и сейчас он делился со мной воспоминаниями, которые доверяют только близким людям:

— Это он только с виду такой жесткий и непробиваемой. В детстве он обрывал окрестные клумбы, чтобы каждый день дарить матери хотя бы один цветок. Дворники гоняли его как уличного кота, — чуть улыбнулся, непременно сейчас оживляя в памяти этот момент. — Потом мальчишеские белокурые локоны сменились на модную подростковую стрижку, — настроение сменилось на меланхоличное, а в голосе появились ностальгические нотки о навсегда ушедшем детстве своих детей, — и он перестал обрывать клумбы.

Теперь ясно, что Соня похожа на отца больше, чем я думала.

— Интересно глянуть на детские фотографии Андрея, — озвучила свои мысли, подцепив Соболевскую заразную болезнь не таить своих чувств.

— Так я тебе покажу! — оживился, рвясь устроить мне экскурс в прошлое. — У Олечки огромная стопка альбомов. Бумажные фотографии сейчас редкость. Но ты и так это знаешь, ты же фотограф.

— Это громко сказано, — не хотела лгать людям, которые приняли меня в Новый год как члена семьи. — Я что-то вроде журналиста. С камерой. — признаться казалось непосильной задачей. — Можно сказать, что мы познакомились с Андреем, когда я караулила Риту возле дома. — Мужчина смотрел на меня и явно не понимал, зачем мне это понадобилось. — Хотела выяснить беременна она или нет, — еще больше путала его. Я уже пожалела, что обо всем рассказала и что вообще завела этот разговор в больничной палате. Еще не хватала довести его до второго сердечного приступа. — Горячая новость. Желтая пресса. Папарацци. — перебирал слава, надеясь, что хоть одно из них отзовется в нем. На последнем он издал протяжное “о”, наконец сложив все паззлы головоломки.

— Всяк трудится как может, — произнес фразу больше похожую на поговорку или присказку. — Но тебе действительно нравится этим заниматься?

— Нет, — чувствовала себя проституткой, которая объясняет, почему ступила на скользкую дорожку. — Это просто работа. Чтобы жить. — Вдруг я увидела себя со стороны и нестерпимо захотелось расплакаться. Надо быть идиоткой, чтобы верить, что Андрей полюбит такую как я. — Будем честны, я птица не его полета, — давно пора взглянуть правде в глаза.

Как ни странно Льва Викторовича не смутил неожиданный переход на другую тему, и вдобавок он прекрасно понял меня.

— Не говори глупостей, не бывает подходящих и неподходящих людей. Знаешь, как познакомились Костя и Рита? Она привезла ему пиццу, будучи курьером. А Оля обложила меня трехэтажным матом при первой встрече.

— Она?! — эта женщина, которая ассоциировалась у меня с особами голубых кровей. — Не может быть.

— Еще как может. — Он похлопал по кровати, призывая присесть рядом. Не стала спорить, шмыгнула носом, отгоняя так и не пролившиеся слезы, и осторожно присела на самый край. Моя рука утонула в его большой, теплой ладони. — Но если тебя не устраивает твоя жизнь, меняй ее, — разговаривал словно с родной дочерью, и я покорно выслушивала наставления. — Все зависит только от нас самих: перестанешь развиваться, так и останешься на том же уровне мышления, жизни и мироощущения. У тебя есть мечта?

Я закивала как болванчик, и только потом сообразила произнести ответ вслух:

— Всегда мечтала делать такие фотографии, которые бы трогали людей; превращать обыденное в искусство; показывать скрытую красоту.

— Так делай это! — воскликнул как проповедник, наставляющий на путь истинный. — Все преграды и ограничения только в твоей голове, — аккуратно приложил указательный к моему виску. — Запомни раз и навсегда: возможно всё, стоит только захотеть.

Его слова (а может его громогласный тон) встряхнули меня, заставили задуматься.

Я предавалась фантазиям; рассуждала о том, что хотела бы всерьез заниматься фотографией. Убеждала себя, что работа в редакции временная; чтобы только накопить денег для своего, непременно, светлого будущего. Но я не предпринимала никаких попыток изменить реальность и сделать хотя бы один шаг навстречу новой жизни. Всё, хватит тратить время впустую.

— Вы правы, — вскочила на ноги, — пора воплощать мечты.

— Так вперед, девочка! — напутствовал, когда я, взволнованная, поцеловала его в щеку и, как сумасшедшая, выбежала из палаты.

***

— Увольняешься!? — ревел начальник на всю редакцию, не боясь того, что все сотрудники его услышат.

— Увольняюсь, — спокойно подтвердила.

Мне нечего больше делать в редакции. Собиралась в корне изменить жизнь, поэтому обрубала канаты, которые тащили меня на дно.

— Тебя не было два дня, а теперь ты как ни в чем не бывало заявляешься и объявляешь, что уходишь, — уточнил он, будто не веря своим ушам. — Не оху*ла ли, Баринова? Кем ты себя возомнила?

— Ни кем, — поклялась самой себе держаться до последнего и не опускаться до его уровня, устраивая сцен.

— А мне кажется, ты решила, раз у тебя такой любовник как Соболев, то тебе всё позволено.

— Я ничего не думаю, — хотя на само деле я думала о том, что теперь каждый считает, что я сплю с Андреем ради его денег и положения. — Просто не хочу больше здесь работать.

— Ну и катись! — наконец дал добро, хотя оно мне и не требовалось. — Гора с плеч, Баринова! — прозвучало неожиданное признание. — Устал давать тебе поблажки и карт-бланши. Твой Соболев меня достал своим прессингом! Он только и делает, что дергает меня: то повысить тебе зарплату, то выходные, то недельный отгул, то отправь ее снимать сюда и сюда. Вы оба меня за*бали!

Я догадывалась благодаря кому получаю бонусы, надбавки и по каким причинам босс так снисходителен ко мне. Раньше он устраивал разнос по любому поводу, не скупясь на выражения, а в последнее время ходил вокруг меня на цыпочках. Я же не дура, чтобы списывать неожиданную перемену его характера на везение.