Вся надежда теперь возлагалась на доктора Перепелкина, который, понимая свою крайнюю важность для следствия, вытребовал себе участие в программе свидетелей, а также полную амнистию за все совершенные преступления.

Лариса услышала звонок и сбежала по лестнице. Открыла дверь – и увидела стоящего на пороге Валерика. Он поцеловал ее, и Лариса услышала вопль Тимофея, который повис на молодом человеке, как обезьяна на лиане.

– Валерка пришел! Давай в приставку вместе играть, мама разрешила!

Если ее он называл мамой, то Рянько (это, кстати, была его подлинная фамилия) – исключительно Валеркой и вел себя с ним как со старшим братом.

Валерик выразительно посмотрел на Ларису, и она махнула рукой. Минуту спустя оба оболтуса с упоением играли в какую-то невероятно громкую компьютерную игру.

Лариса готовила на кухне кофе (по рецепту Валерика) и одновременно проверяла со смартфона рабочий почтовый ящик. Она сразу втянулась в работу в концерне конкурентов – теперь их конкурентом был, наоборот, Лев Юрьевич…

Наконец на кухне появился Валерик, который, прикрыв дверь, произнес:

– Пока мы делаем перерыв, скажу тебе следующее. Перепелкин пропал.

Лариса поставила кружку с недопитым кофе на стол и заметила:

– Меня это ничуть не удивляет. Потому что они систематически уничтожают свидетелей. И что случилось? Ушел и не вернулся?

Валерик приблизился к ней и, наливая себе кофе, ответил:

– Что-то вроде того. Исчез с концами. Его ищут, но не думаю, что найдут…

Лариса усмехнулась:

– Отчего же, найдут, но с отрезанной головой или без рук и ног. Мафия ведь раньше так примерно поступала? В назидание и устрашение, так сказать. Перепелкин мог многое сказать, но, опять же, не успел. У них везде свои люди!

Валерик подошел к ней, встал позади Ларисы и принялся массировать ей плечи.

– Ну, не надо преувеличивать. А то они у тебя выходят еще более могущественными, чем масоны…

Его пальцы делали ей приятно, и Лариса закрыла глаза.

– Да, они могущественнее любого существующего или выдуманного писателем вроде Дэна Брауна тайного ордена. Потому что их объединяет общая извращенная страсть. И они никогда не оступятся, никогда не успокоятся…

– А ты? – произнес вдруг Валерик, и Лариса резко обернулась.

– Что значит – «а ты»? Ты что, ставишь меня на одну доску с этими мерзавцами? Конечно, я никогда не успокоюсь, пока не выведу их всех на чистую воду. Да, я знаю, что это опасно, но не надо преувеличивать. Именно поэтому я и отказалась от людей Солдатова…

– Глупо, очень глупо, – вздохнул Валерик. – Я тебе это тысячу раз говорил…

Да, говорил. Но Лариса ведь их не боялась. Все было ровно наоборот: это они боялись ее.

– Не глупо. Пусть только попробуют что-то предпринять! Они же трусы. И сравнивать их с пауками или крысами – значит преднамеренно унижать этих милых животных. Они забились в щели, но по-прежнему многочисленны. Да, они сдали позиции и были вынуждены выдать нам нескольких своих, вероятно, не таких уж второстепенных членов. Но ведь в их понимании те сами себя разоблачили, значит, нечего их спасать. Ведь они все еще имеются, и их «Клуб любителей-цветоводов» тоже все еще имеется…

Валерик смотрел на нее, не выказывая ни малейших эмоций. А Лариса, вспыхнув, добавила:

– Да и Люблянский, их идейный вдохновитель, организатор этого пакостного «Клуба» и ученик Диксона, все еще в бегах…

Что правда, то правда: Люблянский исчез, словно сквозь землю провалился. Прямиком к своему хозяину – в ад.

– Может, от него свои же избавились, как и от Перепелкина? – произнес Валерик.

Лариса качнула головой:

– Вот не верю. Да, Люблянский для них балласт, но он наподобие священной коровы. Они его ни при каких обстоятельствах не тронут. И у меня такое ощущение, что он где-то рядом…

Валерик вдруг взял ее за плечи, тряхнул и сказал:

– Я не хочу, чтобы они отняли тебя у меня, Лариса. А они засасывают тебя, как черная дыра. Я не хочу делить тебя с ними, я не хочу, чтобы, занимаясь с тобой любовью, я все время думал, что в мыслях ты на самом деле не со мной, а с ними.

– Мне больно! – сообщила Лариса, и он отпустил ее, хотя и не сразу.

– Извини, – произнес он сдавленно, – я не хотел. Но ты должна понять, что ты не можешь жить только желанием найти и изобличить всех их…

Лариса, беря со стола смартфон, возразила:

– Конечно, могу!

Валерик вдруг тихо произнес:

– Да, можешь. Но как же тогда быть нам с Тимычем? Если ты все время с ними, то когда будешь с нами, Лариса?

Вопрос застал ее врасплох. Стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более беспечно, Лариса ответила:

– Не городи чушь. Конечно, и Тимыч, и ты мне очень важны. Не истери и не устраивай на пустом месте ненужный скандал. Мне надо в концерн. Присмотришь за Тимычем? Вернусь не раньше восьми…

Валерик, ничего не ответив, вышел с кухни, а когда Лариса несколькими минутами позже уходила, то увидела, что он снова играет с Тимычем в приставку.

К счастью, все возникшие проблемы она разрулила очень быстро и оказалась дома в половине седьмого. При этом все время думала о словах Валерика и поняла, что он прав.

По крайней мере, отчасти.

Нет, она не живет прошлым, да и не надо ей им жить, потому что у нее великолепное настоящее и еще более лучезарное будущее.

Однако она не может просто так забыть о Тимыче, том, первом Тимыче, и о том, что Люблянский тогда шептал ей во время ужина в «Луи-Филиппе».

Не могла – и не хотела.

Лариса купила вкусных пирожных, которые так любил Тимыч, и блаженно вспомнила о том, что позавчерашний секс с Валериком превзошел все ожидания. Хорошо, что они были у него на квартире и она могла дать волю чувствам. А не то у себя Тимыча бы разбудила…

Чувствуя себя виноватой, Лариса вошла в квартиру – и увидела сына (да, это теперь был ее сын), лежащего на диване с джойстиком в руках. Он спал. Лариса подошла к нему, выключила телевизор, на экране которого застыл какой-то монстр, и поцеловала мальчика.

А затем проследовала на кухню – и остановилась на пороге, услышав голос Валерика. Он говорил с кем-то по телефону.

– Да, ясно… Но проблем после исчезновения доктора больше не будет. Следствие зашло в тупик. Это то, что нам нужно…

Лариса окаменела, чувствуя, что коробка с пирожными норовит выскользнуть у нее из рук. Подойдя на одеревенелых ногах к дивану и прислонившись к нему, она попыталась проанализировать то, что услышала.