«Это правда, у тебя есть договор аренды. Я рад этому. – Он немного подумал, и его лицо вытянулось. На мгновение оно осветилось радостью, но радость эта исчезла так же быстро, как и появилась, и теперь на нем возникло выражение грустной безнадежности. Такая же безнадежность звучала в его голосе, когда он вновь заговорил: – Этот временный управляющий – большой проныра: хитрый, хладнокровный, бессердечный негодяй! Скоро он перестанет считаться и с тобой, и со мной. Я тебя предупреждаю, Тернер Смит: не доверяй ему и, по мере возможности, не проси его об одолжении. Позже, возможно, это будет допустимо, но в данный момент он должен думать о себе».

«Что вы имеете в виду?» – спросил я.

«Он обязан выполнять свою работу. Возможно, он и хочет помочь тебе, но его главная обязанность – угодить суду, который его нанял».

Через два или три дня Скулбред пришел ко мне и сказал, что собирается открыть новое направление в опере, и в связи с этим хочет дать мне некое поручение.

«Я собираюсь поставить реалистическую, современную оперу; фактически старомодную драму в стиле театра Аделфи[49], но в ней будут только петь, – объяснил он. – Она будет называться “Во имя любви актрисы”. Все декорации будут интерьерами театра, за исключением третьего акта, в котором действие происходит во дворце порочного миллионера на Парк-лейн. Героиню, конечно, будет петь сопрано, она – дочь художника-декоратора. По сюжету у нее любовь с тенором, который является непризнанным сыном миллионера, рожденным в тайном браке. Миллионер (конечно, бас) – вдовец, и хочет взять ее в жены, но она отказывается. Тогда он выходит из себя и увозит ее. Тенор врывается во дворец на Парк-лейн, и там они поют замечательное трио, которое заканчивается с появлением короля и всех его дворян, что пришли на обед к миллионеру. У короля в кармане случайно оказывается свидетельство о браке первой жены миллионера, а также о рождении ее сына, поэтому он прямо там проводит заседание Палаты лордов, и они находят миллионера виновным. Вызывают палача, и его собираются казнить, но сопрано в страстной молитве призывает короля пощадить его. “Пощадите, о, пощадите, милостивый правитель, деда моего еще не рожденного ребенка!” Потом миллионер передает свои деньги сыну, которого король делает герцогом, и все заканчивается хорошо. Как тебе это нравится, мой мальчик? А?»

«Ну, если вы спрашиваете меня, – ответил я, – то я думаю, что это самый безумный вздор, какой мне только доводилось слышать!»

Он хлопнул меня по плечу с очень веселым видом и объяснил: «Правильно, мой мальчик, ты абсолютно прав. Это даже вздором нельзя назвать! Вот поэтому я так на него надеюсь. Мы будем играть это с мрачной серьезностью, и не будет ни одной сцены, где бы не торчали во все стороны нарушения канонов. Весь Лондон ринется посмотреть пьесу и посмеяться от души. Музыка красивая, мелодичная – именно то, что нужно пустоголовому разодетому обществу, которое желает развлекаться. Мы будем на коне, уверяю тебя, мой мальчик! – Объявив это, старик сделал мне очень щедрое предложение за создание декораций к спектаклю. Он сказал, что выработал эти условия в общем, потому что не сможет заплатить мне, пока опера не пойдет на сцене. Это было вполне разумно, поэтому я согласился. Затем Скулбред сказал, что для первого акта нет ничего лучше, чем написать ателье точно таким же, как в жизни. – Понимаешь, оно выглядит как настоящая мастерская художника. Все принадлежности для создания декораций готовы, и художник за работой – прекрасный образец реализма. Одно это подкупит публику. Тенор – Уилли Ларком – даже загримируется под тебя. И так как будет полезно показать публике, как дорого обходится постановка оперы, у тебя, или, скорее, у него будет двенадцать помощников, все загримированные под самых известных членов Королевской академии художеств. Конечно, они будут петь хором, и петь с оригинальной остановкой дыхания в рефрене – с таким диссонансом, похожим на потрескивание лебедки».

Уже уходя, старик обернулся у самой двери и прибавил: «Да, кстати, две просьбы. Первая: ни слова об этом! Ни одной живой душе! Вторая: неожиданность обеспечит половину победы в битве, поэтому я хочу выпустить оперу как можно быстрее, а ты должен закончить декорации к первому акту в максимально сжатые сроки. Поскольку это будет изображение твоего собственного ателье, и рисуешь ты сам, нет необходимости в модели. Ты можешь начать немедленно. Чтобы сэкономить время, я велел подготовить задник – во всю сцену, мой мальчик, – и натянуть новые холсты на складные панели для гастролей. На них нет ни единой морщинки. Заметь, пожалуйста, мне нужно, чтобы сцена, в которой встречаются влюбленные, была освещена ярким лунным светом. Ты должен нарисовать настоящую луну – большую луну, – которая светит сквозь стеклянную крышу. Я хочу показать новый эффект лунного света».

Итак, я погрузился в работу, и через три дня все было почти готово. Двери в ателье я запирал, и ни одна душа не была посвящена в эту тайну, кроме Скулбреда, меня самого и, конечно, моих собственных рабочих, но им я мог доверять.

Увы, не обошлось без задержки, но, наверное, это было неизбежно. Оказалось, что Уилбур Уинстон назначил дату для «Манфреда» и хотел сразу же заняться сценой грозы, чтобы можно было проводить репетиции с освещением. Он решил это четырьмя днями раньше, но рассказал об этом только нескольким друзьям, пока не был готов приступить к репетициям. Я договорился с ним, что декорации доставят к вечеру следующей субботы, после того как закончится спектакль, и получил соответствующее разрешение полиции, что было необходимо, потому что в постановке оказалось задействовано дьявольски много предметов, и к тому же огромных: некоторые детали декораций имели в длину больше сорока футов, а одна панорама на холсте почти полностью закрывала три стороны сцены. Ее пришлось везти на двух деревянных телегах, связанных вместе. Я должен был прийти рано утром в воскресенье и посмотреть, как декорации соберут на сцене, после чего Уинстон в тот же вечер начнет ставить свет с полным составом, а репетиции должны были начаться с понедельника.

Скулбред очень помог мне с организацией. Он, несомненно, умел подгонять, когда брался за дело! Он взялся организовать и отслеживать перевозки. Мне оставалось лишь сказать ему, сколько повозок мне потребуется и каких именно. У старика был контракт с Лондонской компанией грузовых перевозок, в котором учитывалось количество людей, лошадей и затраченных часов, поэтому я понимал, что он не мог бы меня обсчитать. Впрочем, за стариком все равно необходимо было присматривать, так как он был самым ловким старым негодяем из всех, кого я знал. Я велел своему помощнику проследить за ним, и он взялся обеспечить благополучную отправку декораций. Конечно, предварительно я договорился с временным управляющим о разрешении на отправку. Он был очень любезен, и я получил от него письменное разрешение по всей форме. Этот господин оказался вовсе не таким, каким его представил мне старый Скулбред. Что ж, теперь я еще лучше понимаю, каким лживым был этот старый мошенник.