– Ну, мистер Тернер Смит, вы следующий на очереди. Жаль, что у нас нет мольберта, полотна и коробки с красками или даже картона и угля, чтобы вы могли показать нам кое-что из вашего искусства – я бы назвал это гибким отклонением потока гениального повествования, оживляющего снежную пустыню вокруг нас.

Артистичная аудитория зааплодировала этому полету метафоры – все, кроме молодого человека из Оксфорда, который удовлетворился громким: «Пип-пип!» Он уже слышал нечто вроде этого в Союзе. Что касается художника-декоратора, к которому обращался ведущий, то он увидел приближение опасности, так как трагик уже положил свою трубку и начал откашливаться, поэтому он сразу же заговорил.

– Боюсь, я не сумею рассказать ничего юмористического или трогательного. Моя жизнь была лишена волнующих событий, что необходимо для того вида искусства, которым я занимаюсь. Возможно, это и к лучшему, так как для высшего воплощения искусства требуется определенный покой, если не изоляция. Увы, это совершенство недостижимо среди безмолвной суеты конфликтующих мыслей.

– Пип-пип! – снова насмешливо произнес молодой человек из Оксфорда. Трагик вскочил на ноги – охваченный эмоциями, он забыл о необходимости двигаться медленно.

– Я протестую против этих недостойных попыток прервать рассказчика! Это вторжение в личное пространство жизни артиста бездушных хулиганов, это внедрение в самое сердце утонченности грубых вульгаризмов мира упадочнической нелепости. Особенно когда тот, кто позволяет себе такую позорную низость, понятия не имеет о самом элементарном уважении, основанном на признанном личном превосходстве в области прославленного искусства и уважаемого призвания. Чушь! Неважно, Тернер Смит. Полагаю, все изящные искусства поочередно подвергнутся нападкам, однако придет и ваше время. Позднее вы сможете использовать этот болезненный эпизод с выгодой для своей профессии. Насколько я понимаю, вы делаете декорации к пантомиме в Руле; почему бы вам не взять в качестве субъекта мрачной первой сцены Дом Хулигана? Зрители сразу же проявят свое недовольство таким оскорбительным классом. Несомненно, костюмерша вас не подведет и представит особенно отвратительного злодея с массой плохих манер. Дирижер оркестра также может усилить сатирический эффект, введя в мелодию счет «пип-пип» в тех местах, где появляется Хулиган.

После этих слов трагик замкнулся в себе с видом победителя. В последовавшем напряженном молчании костюмерша прошептала швее:

– На этот раз мистер Уэлсли Доверкурт здорово ему врезал. Это послужит для Скота` уроком, который он нескоро забудет.

«Скот» было прозвищем молодого человека из Оксфорда, которое ему дали вскоре после поступления в труппу. Поводом послужило то, что он однажды написал свое имя в книге регистрации хозяйки гостиницы с припиской «из Окс-а»[47]. Его товарищи поняли это не как дерзость, а как неграмотность.

Художник-декоратор воспользовался подходящим моментом и продолжил повествование:

– Одно время я работал художником-декоратором у старого Скулбреда, импресарио. Это была особенная работа, она мне очень подошла, так как в то время я занимался большим количеством разных дел и подыскивал себе мастерскую. Скулбред же как раз тогда снял на длительный срок здание Королевской оперы, в котором, как некоторые из вас, возможно, помнят, имелось великолепное ателье. Старый Скулбред платил мне хорошее жалование – то есть обещал его, так как он никогда никому не платил, если удавалось. Смею заверить, он подозревал, что я ему не доверяю, потому что внес в договор пункт, что я могу полностью распоряжаться художественной мастерской в собственных целях с момента подписания договора и до тех пор, пока не возьмусь за работу для него. Именно тогда мой поверенный придумал хитрую штуку. Он тоже по опыту знал, что со Скулбредом наверняка возникнут неприятности, и настоял, чтобы я заключил договор аренды на мастерскую. «Иначе, – сказал он, – ваша собственность не будет в безопасности. Если он обанкротится, кредиторы захватят все ваше имущество, находящееся в этом помещении». Когда же я возразил, он ответил: «Вам ведь все равно. Вы каждую неделю будете давать ему расписку в получении зарплаты, а он даст вам расписку в получении арендной платы. Это равноценный обмен, и вам даже не придется прикасаться к деньгам».

Итак, поскольку Скулбред находил все материалы и платил мне жалование, я оказался в выигрыше, так как не нес никаких расходов. Я рисковал только своим временем, но взамен мог пользоваться самыми чудесными декорациями в Лондоне. Работа же моя заключалась в том, чтобы лишь чуть подправлять старые декорации, принадлежащие Опере, и рисовать новые для оперы Магноли «Иль Кампадор». Мой помощник, которому тоже платил наниматель, был в состоянии сделать большую часть переделок, а так как я знал, что его работа начнется только в сентябре, у меня оставалось шесть месяцев бесплатного пользования помещением, и я мог распоряжаться своим временем.

Я перевез свои пожитки и сразу же приступил к работе. У меня ушло полдня на просмотр альбома декораций вместе с Гримшо, который в то время был плотником сцены, и еще пара дней – на осмотр декораций перед тем, как мы могли взяться за дело. Декорации оказались старомодными – почти сплошь задники, очень редко нарисованные на холсте, не говоря уже об остальном. Тяжелые, старые конструкции, которые нельзя было сложить; и вокруг валялось столько старых деревяшек, что их хватило бы на корабельную верфь. Старый Скулбред велел привести декорации в рабочее состояние, чтобы, когда придет время отправлять оперы на гастроли, все было готово. Я видел, что старику Гримшо предстоит та еще работенка – разрезать и закрепить на петлях массу декораций, чтобы их можно было сложить пополам для перевозки. Однако Гримшо был добрым малым, и работа его не пугала. Он снял куртку, и стоило ему начать работу со своими помощниками, я не мог его догнать. Да, Скулбред так торопился закончить всё в срок, что даже не ворчал, когда мне пришлось нанять второго помощника и еще двух рабочих. Учтите, для него это много значило, так как жалование за неделю – это живые деньги, а расходы наличными нужно было оплачивать каждую субботу. Опер было семнадцать, так что приходилось пошевеливаться, чтобы привести всё в состояние, пригодное для транспортировки. Но работа декоратора отличается тем, что если упростишь «постановку», то потом сэкономишь на рабочей силе. Правда, чем больше у вас декораций – не построенных на сцене, а задников и холстов, кулис и бордюров, которые нужно держать в порядке для ежевечернего использования и путешествий, доставать их со склада и потом убирать обратно, – тем больше головной боли у бедного художника-декоратора.

Тем не менее, когда мы уже начали и я объяснил помощникам, что мне от них нужно, а также сделал для них наброски, я наконец-то смог заняться собственными срочными делами. В то время у меня их скопился целый ворох. Как вам известно, я тогда только начинал работать самостоятельно, и деньги за каждую оформленную мною сцену шли целиком в мой карман. Говорю вам, я много работал, стараясь уйти вперед и обеспечить себе пространство, чтобы не пришлось вечно биться, как рыба об лед. Мы работали день и ночь; поскольку старик Скулбред не ворчал насчет переработки, мои наемные помощники готовы были трудиться круглые сутки. Наша работа чередовалась с долгими периодами ожидания, и так как рабочие должны быть на подхвате каждый раз, когда они потребуются, они сами обустраивали себе места для сна: сначала притащили старые мешки и тому подобное, но вскоре разнежились, и их устраивали только набитые свежим сеном матрацы и армейские одеяла. Я не возражал и даже делал вид, будто ничего не замечаю. В конце концов, нужно же людям когда-то отдыхать, а если они спят в театре, это позволяет им экономить плату за жилье. Как вы знаете, мы, художники-декораторы, иногда в горячую пору позволяем готовить для себя еду прямо в художественной мастерской, так что эти люди жили почти бесплатно. Естественно, все расходы я включал в счета, а старик Скулбред так торопился, что обычные правила не имели значения. Он был рад, что работа идет быстро, и готов был платить любую цену.