В то время у меня в работе находились декорации к «Манфреду»[48], которые заказал Уилбур Уинстон. Я быстро разделался со всей прочей работой, чтобы освободить время для этой, поскольку осознавал, что она способна серьезно продвинуть мою карьеру. Сцена грозы в Альпах вознесла бы меня на самый верх нашего цеха. Я ее придержал, так как мне не терпелось сделать нечто замечательное. Это была моя первая работа для Уинстона, и я хотел ему угодить. Более того, у него было задумано замечательное продолжение, и все говорили о прекрасных декорациях в «Бритиш». И в самом деле, декораций было построено и сделано из бумаги изрядное количество, но все они еще были в работе, когда начался оперный сезон. Уинстон к этому не был готов, поэтому попросил меня подержать их до начала репетиций. Конечно, мне пришлось пойти ему навстречу, но, к счастью, в Королевском театре было много места даже после того, как мы расставили отдельно декорации к каждой опере, чтобы было легко разобраться с ними, когда начнутся спектакли. Так что с этим все было в порядке.

Сначала казалось, что сезон выдастся многообещающим, но через пару вечеров дела пошли не слишком хорошо, и Скулбред чуть не сошел с ума. Он уже и так залез по уши в долги и получил последний кредит только в надежде на то, что его кредиторам хоть что-то достанется. Конечно, стоит признаться, они очень хорошо относились к старику и предоставили ему все возможности, но, когда кредиторы увидели, что дела не только не улучшаются, а совсем наоборот, они устроили собрание. На этом собрании были предприняты определенные шаги, и очень скоро после него Скулбред уже проходил процедуру признания его банкротом. Суд назначил временного управляющего, и он официально вступил в свои права. Все в театре были этим огорчены – кроме меня. У меня был договор аренды, и я чувствовал себя в полном ажуре.

Тем не менее вскоре я обнаружил, что не все так прекрасно даже при наличии договора аренды. Как наемный работник, я получал жалование, если оно было, но ликвидатор урезал расходы, и меня уволили вместе со всеми остальными, притом что в качестве арендодателя я должен был платить по договору найма. Задолго до этого, как я уже сказал, работа Скулбреда закончилась, и я трудился над выполнением своих собственных контрактов. Грех было слишком уж сильно жаловаться, так как арендная плата была маленькой, и, хотя мне почти не платили жалованья в прошлом, я мог пользоваться ателье, поэтому вносил ренту регулярно и радовался возможности работать. Имелось только одно маленькое неудобство: так как все здание Оперы оказалось в ведении временного управляющего, а арендованное мною ателье составляло лишь малую его часть, мне приходилось получать особое разрешение на вывоз всех моих декораций, когда они были готовы. Я не хотел создавать себе лишних хлопот, поэтому никогда не возражал, а официально запрашивал разрешение, когда мне оно было нужно. Временный управляющий оказался добрым малым и вел себя очень учтиво. Мы даже подружились. Скулбред продолжал ставить свои шоу с санкции ликвидатора. У него были хорошие сборы, как вы помните, и он нанимал прекрасных певцов.

Однажды я встретил его, когда он был в ярости. Я спросил у старика, что его так расстроило, но сначала он почти не мог говорить. Наконец, слегка успокоившись, Скулбред провозгласил: «Этого хватит, чтобы свести человека с ума! Я тратил деньги без счета, чтобы люди полюбили оперу, а теперь, когда у меня просто замечательная труппа и дела должны идти хорошо, случилась эта катастрофа, и меня просто с ног сбило. И самое худшее – старые долги, не считая владельца здания, а уж он-то будет хуже всех. Я возродил его старое крысиное гнездо, которое пустовало так долго, что в нем не осталось ни одного фута дерева, которое не сгнило бы. А теперь он пришел и сделал меня банкротом – как будто ему от этого есть какая-то выгода!»

«Но, – возразил я, – ведь не это привело вас в такую ярость сегодня утром?»

«Это – косвенным образом!»

«Не понял».

«Я только что получил предложение из Америки – великолепное предложение, от такого любой администратор вскочил бы и заплясал от радости. Состояние, сэр, состояние – и гигантское. А потом – все крупные города в Соединенных Штатах, Канаде, Мексике и Южной Америке, где все с ума сходят по опере».

«Но ведь это должно вас радовать, а не злить, – сказал я. – Не могли же вы топать ногами от ярости только потому, что вам неожиданно представилась возможность заработать целое состояние в ближайшем будущем?»

«Именно это все и осложняет!»

«Боюсь, я не понимаю».

«Вот как, ты не понимаешь, да? – с горьким сарказмом в голосе ответил Скулбред, и его тон свидетельствовал о том, что его ярость уже прошла. – Тогда лучше я тебе объясню. Что толку предложить мне возможность заработать состояние и потом отобрать ее у меня?»

«Может, я очень глупый, мистер Скулбред, – ответил я, – но я по-прежнему не понимаю».

«Как я могу воспользоваться этой золотой возможностью, если мне нельзя уехать отсюда? Разве у нас здесь не работают судебные приставы? Разве нет официального временного управляющего? Как я поеду в Америку, если они не выпустят из здания Оперы ни одной вещи? Нельзя ставить оперу без декораций, реквизита и костюмов, глупец! У нас есть семнадцать опер – самых лучших, самых популярных, – они все готовы к турне, отрепетированы и совершенны во всех деталях. И все-таки мы не можем даже начать. Если бы я смог уехать в Америку в любое время в течение следующих двух месяцев, ничто не стояло бы между мною и успехом. Никто не сопротивляется – да они и не могли бы организовать сопротивление за такое время. Более того, у меня все популярные артисты, все до единого. Они наняты на два года, получают английское жалование и могут играть там, где я пожелаю и когда пожелаю. Да, они помогали бы мне в течение месяца, сначала за половинное жалование или даже совсем без оного, и вдобавок сами платили бы за себя. Заметьте, никто из них не посмел бы отказаться, потому что они в безвыходном положении. Они наняты мной и не могут играть с другим антрепренером, так что, если я их не займу в спектакле, они вообще не смогут играть. И все равно я, мы все, застряли из-за отсутствия палок и тряпок. Это жестоко! Это мерзко! Это подло! Ах, если бы я только мог уехать отсюда!»

Пока мы разговаривали, меня посетила мысль, от которой мне стало не по себе: «А как все это отразится на вашем покорном слуге?» С тех пор как мне разрешили выносить из здания Оперы некоторые мои собственные работы из числа срочных заказов, положение стало хуже. Тогда катастрофа только угрожала – теперь она разразилась. Что было бы, если бы судебные приставы арестовали и мое имущество, а не только принадлежавшее старику Скулбреду? И вновь у меня промелькнула мысль: как же мудро было подписать тот договор об аренде!

И тут Скулбред, пристально наблюдавший за моим лицом, внезапно произнес: «Но я не могу уехать. Никто из нас не может. Они формально владеют всем, что находится в здании, и, черт возьми, позаботятся о том, чтобы получить возможность захватить все, когда придет время».

«Только не мои вещи!» – возразил я, и старик в восторге потер ладони.