– Что вы, деточка! Разве можете вы меня чем-то обидеть? Я вам так обязана за своего сына! Вы даже не представляете, что такое наша медицина. Боюсь, без консультации вашего брата Глеб не выкарабкался бы. Спрашивайте, что сочтете нужным, я все расскажу. Если хотите, давайте сядем в машину.

Они устроились на заднем сиденье автомобиля, и Виктория Александровна жестом предложила водителю погулять.

Тут Кристина заметила, что в уголках глаз женщины блестят слезы. Ей было ужасно неловко пользоваться ситуацией, но все-таки она спросила:

– За что вы заплатили Иванову двести тысяч?

– Откуда такая информация? – взгляд Виктории Александровны сделался жестким, слезы тут же спрятались, словно черепаха втянула голову в панцирь.

– Он попросил меня помочь ему с налогами за второй квартал, я немного разбираюсь в бухгалтерии, – не моргнув глазом солгала Кристина. – И я увидела ваше имя. Не подумайте ничего плохого…

Виктория заметно расслабилась.

– Разве могу я о вас плохо думать! Я вспомнила: мне Саша – Александр Сергеевич Птушкин – говорил, что вы разработали план спасения «Веселого ветра» от банкротства. Эта мерзавка Кира разорила такую перспективную фирму всего за какой-то год!

Кристине очень хотелось вступиться за Киру, но она промолчала.

– А деньги Иванову я заплатила за сбор информации о своей невестке. Стыдно признаться, но оказалось, что у нее мать – шизофреничка. Отец, правда, уважаемый бизнесмен, но давно ушел от них, у него теперь другая семья. Вот такую невесточку сын привел в наш дом. Вы бы, Кристиночка, хотели внуков-шизофреников?

– А сколько вы еще Иванову заплатили? – невинным голосом спросила Кристина.

– Я? Нисколько. Он сразу потребовал предоплату, назвал сумму. Я заплатила. Через три недели он пришел с отчетом. На этом наше общение закончилось, и мы больше не виделись.

– А он вроде говорил…

– Врал! Сказать, как было на самом деле?

Кристина кивнула:

– Если можно.

– Я заплатила этой негодяйке.

– Кире? – уточнила Кристина.

– Да. Я дала ей пятьсот тысяч с условием, что она под благовидным предлогом оставит моего сына.

– Пятьсот тысяч? – переспросила Кристина.

Сумма показалась ей не такой уж большой.

– Что? Мало? – усмехнулась Виктория Александровна. – Она сама себя так оценила. Я была готова к тому, что она швырнет деньги мне в лицо, но нет – сжала жадной ручонкой и посеменила прочь. Продажная! Глеб был нужен ей только в качестве кошелька!

Виктория Александровна занервничала, ее шея покрылась красными пятнами.

– И больше вы ничего не предпринимали? – спросила Кристина.

– Зачем? Я заплатила и сочла это достаточным. Видно, у этой дряни имелись зачатки порядочности – она выполнила мое требование. Так ведь?

Кристина была вынуждена согласиться.

Виктория Александровна отправилась к Глебу, а Кристина, дождавшись, пока она скроется за больничными дверями, поехала в офис.

– Кофе? – приветствовал ее Тимур. – Я купил новые зерна, уверен, тебе понравятся.

Они пили кофе, и Кристина делилась полученной информацией.

– Получается, пятьсот тысяч рублей она сняла для Киры, – заметил Тимур. Интересно, кто такая Соколова Александра Сергеевна, от которой поступила точно такая же сумма?

– Может, вернула долг? – предположила Кристина.

– Очень может быть, – Тимур вроде бы согласился, но Кристина видела – такой вариант не кажется ему убедительным.

– Ты тоже считаешь, что Кира может оказаться живой? – Тимур задумчиво потер пальцем переносицу.

– Доппельгангер? – Кристине не нужно было произносить много слов, они с Тимуром прекрасно понимали друг друга и без них.

– Похоже, – отозвался он.

– Но Глеб же опознал тело? Думаешь, за всем этим стоит он?

– Не уверен, но не исключаю такой вероятности.

– Виктория сказала, что он собирается уехать в Италию. Хочет скрыться от правосудия?

Тимур задумался, допил остатки кофе.

– Наверное, будет нелишним предупредить Щедрого.

Кристина вспомнила поручение Лебедева. Пожалуй, без звонка Щедрому не обойтись.

– Да, хорошо, – кивнула она. – Я приглашу его на кофе.

Кира проснулась от холода. Пошарила рукой в поисках одеяла и нащупала что-то тонкое и колючее. Завернулась поплотнее, но теплее не стало. Она открыла глаза и обнаружила, что лежит на какой-то чужой кровати, накрытая тонким шерстяным одеялом без пододеяльника, в абсолютно незнакомой комнате, где стоят еще семь таких же кроватей. Занавеска на окне слегка колеблется, значит, оно приоткрыто, но в комнате очень душно.

Не обнаружив у кровати никакой обуви, Кира встала – ледяной пол обжег ступни – и, с трудом передвигая ноги, держась за спинки кроватей, чтобы не упасть от неизвестно откуда взявшейся слабости, пошла к смутно белеющей в полумраке двери. За ней обнаружился длинный, скудно освещенный коридор. Кира осмотрела свою одежду – светлая рубашка с мелкими цветочками, короткая, гораздо выше колен, и очень широкая. Неудобно будет, если кто-нибудь увидит ее в таком наряде, но потребность узнать, где она и как сюда попала, пересилила стыд. В конце коридора – а может, это было его начало? – стоял стол с лампой, единственным источником света, а за ним, уронив голову на папки с бумагами, спала женщина в белом халате. Кира подошла ближе, и звук ее шагов разбудил женщину. Пару секунд она непонимающе смотрела на Киру, словно прикидывая, кто перед ней – человек или призрак, являющийся продолжением сна. Потом ее взгляд сделался более осмысленным.

– Тебе чего? – спросила она голосом, лишенным какого-либо участия.

– Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, где я?

– Пятая больница, терапевтическое отделение, – устало ответила женщина. – Позаливают глаза, а потом нормальным людям спать мешают. Ступай в палату.

– Как я сюда попала?

– Утром придет доктор, у него и спросишь. Ступай в палату.

– Мне холодно, – пожаловалась Кира.

– Подожди, сейчас дам тебе одеяло, – уже более миролюбивым тоном произнесла ее собеседница.

Она встала, открыла дверцу стоящего рядом шкафа и вытащила оттуда одеяло – близнеца уже имевшегося у Киры, такого же тонкого и колючего. Произнеся слова благодарности, она вернулась в кровать, которую при всем желании не могла назвать своей, укуталась в одеяла и попыталась уснуть, но сон не шел. Воспоминания о последних днях словно окружили кровать, и каждое шептало, пытаясь привлечь ее внимание: «Кира… Кира…»

Вот Глеб разговаривает на кухне с воробьем. Смотрит на нее с тревогой. «Хочешь, я все брошу и поеду с тобой?» А вот Виктория Александровна сует ей в руки пачку денег. В воспоминаниях пачка кажется большущей – раза в три больше, чем та, которую вручила ей мать Глеба. А еще в воспоминаниях Кира отказывается от денег. «Спасибо, – говорит она Виктории Александровне, – но я не могу это взять. Я все расскажу Глебу, и пусть он решает – нужна ему сумасшедшая жена или нет». Виктория Александровна хмурит брови, кладет деньги в сумочку, клацает замок, и Кира удивляется – как такая большая пачка влезла в маленький ридикюльчик. А вот она приходит домой. Ищет Глеба, но его нет. Только воробей прыгает по подоконнику, смотрит голодными глазами, и Кира понимает, что Глеб ушел и больше не вернется. Дверь вдруг с шумом распахивается – на пороге стоит девушка-доппельгангер. «Что тебе надо от меня?» – спрашивает Кира, а та молча разворачивается и уходит. Кира понимает, что она не дома, а возле гостиницы в Славнинске, где Негода снял ей номер. Она идет за девушкой. Та ускоряет шаг, но Кира не отстает. Вот они попадают в какой-то парк. Кругом ни души. Кире становится страшно, но она упорно идет за незнакомкой. Та вдруг оборачивается, кричит: «Отстань от меня, дура!» – и толкает Киру в грудь. Сильно. Кира вскрикивает, падает. Глаза закрываются, и становится не так страшно. Ночь… Темно… Девушка-доппельгангер кричит резким, каким-то птичьим голосом: «Чего разлеглась? Вставай!», а еще шепчет в панике: «Мамочка!» Кира понимает, что чьи-то руки хватают ее за лодыжки и куда-то тянут. Камни на дорожке чувствуются даже через одежду. «Тяжелая!» – Голос девушки похож на стон. Кира слышит ее тяжелое дыхание. Лицо царапают сухие ветки, шелестит листва. До нее доносится звук быстро удаляющихся шагов, и наступает тишина. Темно… Холодно… Очень холодно…