помолчали. Где-то на втором этаже кричала роженица.

— Ну, я пойду, — сказал Баловнев.

— А может, выписать тебе бюллетень денька на три?

— Не надо. От себя никакой бюллетень не поможет.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ноги сами привели Баловнева к Куриному оврагу. Несколько минут он потоптался на том месте, где накануне видел «чужинца», потом по крутой тропке спустился вниз, в прохладный, чирикающий на все лады зеленый полумрак. Участковый добросовестно облазил укромные уголки, спугнул влюбленную парочку, обнаружил остатки пропавшего еще весной велосипеда и ни с чем выбрался наверх с другой стороны оврага. Здесь он присел на какую-то чурку и закурил — в первый раз за последние четыре месяца.

На душе Баловнева было нехорошо. Почти по всем адресованным ему бумагам истекали сроки исполнения, а он, вместо того чтобы заниматься делом, днем и ночью шатался по поселку в поисках неведомо кого, устраивал засады на призраков и пугал людей странными вопросами. Более того, с болезненной ясностью Баловнев понимал, что завтра будет то же самое, что своей собственной химерической идеей он обречен на бессмысленные муки.

Из горького раздумья Баловнева вывели какие-то звуки, похожие скорее на клекот птицы, чем на человеческую речь. Недалеко от него на лавочке сидел старик в накинутом на плечи ветхом офицерском кителе. Грудь его украшали бестолково, явно женской рукой нацепленные, ордена и медали. Старик еле слышно бормотал что-то, делая Баловневу призывные жесты левой рукой. Правая, мелко сотрясаясь, беспомощно свисала вдоль тела. Был он жалок, как и любой другой, впавший в детство, полупарализованный старик, но пронзительно-синие, подернутые слезой глаза смотрели осмысленно и твердо.

— Там, там… — Рука со скрюченными пальцами указывала в сторону оврага. — Вылез утром. Я видел.

— Кто вылез? — сначала не понял Баловнев.

— Гад какой-то. Без глаз. Выродок. Я дочкам говорил. Не верят. Помоги. Мне-то все одно. Помру я скоро. Да нельзя, чтобы эта погань среди людей ходила.

— Значит, вы их тоже видите! — взволнованно сказал Баловнев. — А кто они?

— Не знаю. Добрый человек таиться не станет. Эти ходят, высматривают. Я после гражданской на границе служил. Всяких гадов нутром чую. Дай докурить. Мне можно.

Он жадно затянулся, но тут же подавился дымом.

— На тот свет пора. Сколько раз вокруг смерть ходила — а все мимо. Шли мы в атаку, на танках. Через озеро. По льду. А они ночью лед солью посыпали. Один мой танк прошел. В окружении был. Под расстрелом стоял. Везло. А зачем? Бабу каратели сожгли. Сыны с войны не вернулись. Дай еще курнуть.

— Берите всю пачку.

— Нельзя. Дышать трудно. Ты не стой. Иди. Гадов этих лови. Я сам хотел, да где там. Вот только и осталось.

Заскорузлые пальцы старика разжались, и на землю просыпалась горсточка серого мелкого порошка.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Добрый вечер, товарищ лейтенант! Прибыл на дежурство.

— Здравствуй. Включи свет.

— А что это вы в темноте сидите? Электричество экономите?

— Думаю. Ты вот думаешь когда-нибудь?

— Еще чего. За меня начальник думает, а дома — жена.

— А за меня думать некому. Вот так.

Он отпер сейф и достал пистолет в новенькой коричневой кобуре. Подумал немного и положил оружие на прежнее место. Затем открыл «Журнал наблюдений» и записал:

«31 августа. 22.15. В создавшейся ситуации единственно возможным решением считаю попытку прямого контакта с псевдолюдьми. Если не вернусь до 19.00 следующего дня, все материалы по этому вопросу можно найти в нижнем ящике стола».

Оставив раскрытый журнал на видном месте, он потушил свет и вышел на улицу. Шофер протирал ветошью ветровое стекло своего «газика».

— Заводи, — сказал Баловнев, садясь на переднее сиденье.

Стартер заскрежетал раз, другой, но скрежет так и не перешел в ровное гудение мотора.

— Что за черт! — Шофер выскочил из машины и поднял капот. — Бензин поступает, искра есть… Ничего не пойму.

— Тебя жена ждет? Привет ей передавай. Я один поеду.

— Ваше право. Если не заведется, здесь оставьте, я завтра заберу. Удачи вам!

«Обязательно, — подумал Баловнев. — Обязательно — удачи! Сейчас это мое единственное оружие».

Он без труда завел машину и, отъехав метров сто, свернул в первый попавшийся переулок.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ковш Большой Медведицы уже повернулся ручкой вниз, а указатель горючего приблизился к нулю, когда Баловнев, исколесивший все окрестные проселки, решил прекратить поиски.

Был самый темный предрассветный час. Ни одно окно не светилось в поселке. Справа, со стороны болот, наползал белесый туман. Слева виднелись руины старой мельницы. Напротив них, прямо посреди дороги, кто-то стоял.

Баловнев смертельно устал, и предчувствие изменило ему. Он несколько раз просигналил, но фигура не сдвинулась с места, и лишь тогда участковый понял, что это «чужинец».

Лишенная шеи голова была по-звериному вдавлена в плечи. Он стоял к машине боком и прятаться не собирался. Уступать дорогу — тоже.

Волк, вспомнил Баловнев. Волк, рыскающий в поисках поживы вокруг человеческого жилья. А я — пес.

Он гнал машину, не убирая руки с сигнала. Никакие нервы не выдержали бы этого рева, но у «чужинца», возможно, не было нервов. Когда их разделяло метров десять, Баловнев повернул руль вправо. Под передком машины что-то лязгнуло, и она перестала слушаться управления.

«Оторвалась рулевая тяга», — успел сообразить Баловнев, вдавливая педаль тормоза в пол.

«Газик» тряхнуло, словно он налетел на пень, и в следующее мгновение свет фар выхватил из темноты стремительно летящую навстречу коричнево-красную плоскость стены. Осколки лобового стекла хлестнули Баловнева по лицу.

Очнулся он через несколько секунд. Тускло светил левый подфарник, хлюпала, вытекая из пробитого радиатора, вода. Задыхаясь от резкой боли внутри, Баловнев попытался открыть дверку, но ее заклинило. Кровь заливала глаза, ему приходилось все время вытирать рукавом лоб.

Внезапно машина дернулась, словно кто-то пытался приподнять ее за бампер. Баловнев стал коленями на сидение и по пояс высунулся наружу. Что-то огромное, плоское снова шевельнулось под машиной. Между капотом и стеной, вздымаясь, как опара, медленно росла плотная, округлой формы масса. Из широких покатых плеч вылез серый обрубок головы, судорожно растянулся безгубый рот. Выпуклые глаза ничего не отражали; в них угадывался бездонный равнодушный мрак.

Баловнев выбрался на капот, оттуда мешком свалился на землю. «Чужинец» был совсем рядом. Баловнев хотел вцепиться в него, но это было то же самое, что руками хватать кисель.

— Стой, — хрипел Баловнев, — не уйдешь! Пока я жив — не будет вам покоя!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Не заходя на опорный пункт, он умылся возле колонки и отряхнул китель, сплошь измазанный серой пудрой. Сердцем ощущая тревогу,