из Новгорода. «Смотри, — посмеивается он. — Я работаю, а этот черт лысеет!» Сказав так, Илья проводит ладонью по густой шевелюре и ворчит: «Если так пойдет и дальше, придется обриться наголо…»

Однажды Илья рассказал мне притчу о лисе и коте.

Лиса знала тысячу разных уловок, кот только одну. При первом признаке опасности он мгновенно взбирался на дерево. Лиса посмеивалась над котом. Но когда завыли, зарыдали где-то рядом злобные охотничьи псы, лиса растерялась — какой уловкой воспользоваться? А кот, он уже сидел на дереве.

Если считать работу единственной достойной уловкой писателя, то с Петровыми все обстоит нормально. Оба на дереве.

Вы говорите: ах, две тысячи одиннадцатый! Вы говорите: ах, как не скоро! Но молчание писателя — его воля. А любовь к шедеврам предполагает терпение. Человек, заглянувший в Будущее, спешить уже никогда не будет. Может, он и не подглядел никаких подсказок, может, он и не увидел ответа на свои вопросы, но спешить он не будет. Время летит быстрей, чем нам бы того хотелось. Время движется медленней, чем того хотелось бы Петровым. Но оно течет, не задерживаясь ни на секунду. Оно постоянно течет.

Это сближает.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

№ 12

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Юрий Брайдер, Николай Чадович

Поселок на краю Галактики

Стояло странное лето.

Женщины носили платья, сшитые, словно костюмы средневековых шутов, из разноцветных асимметричных лоскутьев. В июне холодные ливни положили рано вышедшие в трубку хлеба; весь июль бушевали ураганы, как спички ломая дубы и вязы, помнившие времена Яна Собесского; в первых числах августа навалилась тропическая жара.

Ходили слухи о всяких недобрых знамениях: кровавой росе на лугах, говорящем волке, якобы поселившемся в Курином овраге, крылатом мальчике, родившемся на отдаленном хуторе. В дачном пруду утонул инструктор по плаванию, водители гробили машины в безобидных ситуациях, всем известный борец с безнравственностью дед Трофим был уличен в мелком хулиганстве.

Гороскопы и прогнозы Гидрометцентра не обещали ничего хорошего.

Лишь участкового инспектора Баловнева все эти необъяснимые события до поры до времени обходили стороной. В положенный срок он получил очередное звание, поощрялся в приказе начальника райотдела и был представлен к медали «За безупречную службу» третьей степени. В памятный полдень 15 июля, за несколько минут до того, как на поселок обрушился самый разрушительный из ураганов, он по служебным делам оказался возле колхозного зернохранилища. Увидев, что ясный день с неестественной быстротой превращается в мутные сумерки, а с юго-востока, гоня перед собой растерзанные голубиные стаи, валит глухая серо-фиолетовая мгла, Баловнев вышел из-под защиты стен и, обеими руками придерживая фуражку, смело двинулся навстречу стихии.

Заглушая нарастающий вой, сзади что-то оглушительно треснуло. Точно на то место, где минуту назад стоял участковый, рухнула гнилая кровля зернохранилища.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В своем кабинете на опорном пункте правопорядка Баловнев бывал редко — только в приемные часы, да еще по утрам, когда полагалось звонить в райотдел. Доложив дежурному о происшествиях на участке, он извлек из письменного стола общую тетрадь, на обложке которой было написано: «Журнал наблюдений». Первым делом Баловнев внимательно перечитал сделанную накануне запись:

«27 августа. 18.45. С расстояния примерно 1 км наблюдал псевдочеловека, который через колхозный сад двигался по направлению к маслозаводу. Дальнейший маршрут проследить не удалось».

Подумав немного, Баловнев дописал: «Находившиеся вместе со мной дружинники, по их словам, ничего подозрительного не заметили».

После подвальной прохлады кабинета окунаться в пыльный уличный зной было особенно мучительно. На заборах сушилась скошенная картофельная ботва, куры разгребали грядки, освобожденные от лука и огурцов, под кустом крыжовника млел здоровенный котище. В отделении связи было пусто. Сидевшая за деревянным барьером худенькая остроносая женщина при виде участкового стала лицом белее своих конвертов. Баловнев сдержанно поздоровался и принялся заполнять телеграфный бланк.

«Москва. Президиум Академии наук. Срочно прошу выслать авторитетную комиссию для выяснения причины появления загадочных человекообразных существ…»

— Валерий Михайлович, — сказала почтовая барышня, обреченно глядя в пространство, — не буду я это передавать. Что хотите делайте, а не буду. В первый раз, когда вы такое написали, аппарат сломался. В другой раз электричество пропало. А в прошлом месяце, помните, я уже печатать начала, когда про моего Витеньку из больницы позвонили. — Она всхлипнула. — Только вчера выписался…

— Ладно, — сказал Баловнев и спрятал телеграмму в нагрудный карман. — Может, когда в другой раз зайду.

Окна поселкового Совета были плотно зашторены. Председатель — мужик молодой и быстрый в движениях, с институтским значком на лацкане пиджака — разговаривал по телефону, не переставая строчить какую-то бумагу. Телефонный разговор состоял почти из одних междометий.

— Да… Да… Хорошо… Ого!.. Нет… Обеспечим… Нет… Решим… В кратчайший срок… Да… Приму меры… Да… Сложные климатические условия… Да… Обложные дожди… Что? — Он глянул в окно, сквозь шторы на котором пробивались ослепительные, почти лазерные лучи. — Говорю, кончились дожди. Сушь! Зерно в валках пересыхает… И вам всего доброго!

Рука его еще не донесла трубку до аппарата, а взор уже обратился на застывшего в дверях Баловнева.

— Ты по какому делу? Насчет антисанитарии? Давай, пиши протокол.

— Нет, — слегка замялся Баловнев, — тут такой вопрос… Я вам уже однажды говорил, — ну, про этих… подозрительных, которые под людей маскируются. Не наши они…

— Конечно, шпионы иностранные. Рецепт бутербродного масла хотят выкрасть! Почему кроме тебя их никто не видит?

— В том-то и загвоздка. Надо, чтобы вы от своего имени наверх обратились.

— Вопросом этим занимались. Не подтвердились сигналы. В глупое положение себя ставишь. Подумай хорошенько. Разберись. Может, туристы они или геологи.

— Нет. Не люди. Голову даю на отсечение.

— Ты документы у них спрашивал?

— С хорьком легче беседовать. Не успеешь рот раскрыть, а их уже и след простыл.

— Что — быстро бегают?

— Да нет, еле ходят. Как медведи в цирке. Но не поймаешь. Объяснить не могу.

— Фотографировать пробовал?

— Пробовал. Ничего не вышло. То пленка засвеченная, то проявитель не тот, то еще что-нибудь.

— И никаких следов?

— Кое-что есть. Одного я недавно к забору прижал. Возле депо. Забор там, помните, — метра три высотой. Деваться ему некуда было. А все равно ушел. Но в щелях забора вот это осталось.

Баловнев развернул бумажку, в которой лежала щепотка светло-серого, очень мелкого порошка, похожего на металлические опилки.

— Таких улик я тебе знаешь сколько найду! — Разговор этот уже стал надоедать председателю. — Я по убеждению материалист. Привык своим глазам верить. Ничего