— Заодно, госпожа Ланге, справьтесь о здравии ротмистра, — продолжал Волков с улыбкой, специально не замечая негодования жены. — Хочу знать, идет ли он на поправку?

— Конечно, господин Эшбахт, — отвечала Бригитт.

— С ней я поеду, — вдруг сказала жена его.

Такого он не ожидал, и не предвидел такого. И пришлось ему думать быстро, и ничего лучшего не придумал как это:

— Сидите дома, — сказал он ей едко, — волнуюсь я, когда не дома вы.

— Нет, я поеду! — воскликнула она.

— Увалень, поедете с госпожой Ланге вдвоем, — твердо сказал Волков.

— Да, господин, — привычно отвечал Увалень.

Госпожа Эшбахт сидела напротив и смотрела на него. И по ее лицу покатились слезы. И, кажется, всем стало ее жалко, и госпоже Ланге, и даже Увальню, а вот Волкову ее совсем жалко не было.

А тут как раз Мария и Тереза стали подавать на стол, а Тереза позвала племянников со двора завтракать. И всем стало не до слез госпожи Эшбахт.

После завтрака новый проситель ждал. Тоже купчишка. Пришел просить разрешения поставить в Эшбахте трактир. Предложил десятину с прибылей. Трактир? Трактир дело хорошее. А что, народа теперь тут много, солдат по окрестностям живет много, дома ставятся, люди женятся, да и девки гулящие появились после рейда на ярмарку. Купчишки, подрядчики, строители из города, всех стало много. Кому-то кров надобен, кому-то стол, а кому и выпивка с девицами. В общем, трактир дело хорошее. Только вот не мог понять кавалер, отчего купчишка не боится, что его трактир не спалят горцы, когда наведаются сюда с ответным визитом.

Неужто он думает, что кавалер такого не допустит? Ладно, Бог с ними, с горцами. Придут они или нет, еще не ясно.

— Ставь, за полторы десятины с прибыли, — сказал Волков купцу. — Место с управляющим согласуй только. Только не думай, что дурачить меня сможешь, я как-то имел дело с одним трактирщиком и знаю, сколько трактир приносить может.

Не успел купчишка уйти, как новый человек к нему. Век бы человека этого не видеть. Гонец от графа. Письмо привез. Волков даже открывать его не хотел. Открыл и скривился. Как знал. Граф немедля требовал его к себе. И, судя по тону письма, не очень он был ласков. Туда, обратно, день пути в седле. Нога к вечеру будет болеть, а делать нечего. Одна радость: «Может Брунхильду удастся повидать».

— Максимилиан, седлайте коней, — невесело сказал он.

* * *

У графа аж ручки тряслись, когда он говорил с Волковым. Так он волновался, а что еще хуже, так это старый граф и молодого позвал.

Правда, Теодор Иоганн Девятый граф фон Мален поначалу молчал больше.

— Друг мой, говорили мне вы, что деяние ваше было ответом на грубость, что горцев вы карали за бесчестье.

— Так и было, граф, так и было, — отвечал Волков.

— Отчего же вы грабили других людей? — воскликнул граф. — Вы грабили еще и подданных нашего герцога, например, купцов из Хоккенхайма! Из Вильбурга! Из Брокенау! Вам все равно кого грабить! Вы разбойник! Вы просто раубриттер!

Кавалер поморщился:

— Господин граф, да как же мне их разбирать было? Солдаты люди не шибко грамотные, хватали что придется.

— И нахватали немало, немало! — горячился фон Мален. — Мне пишет голова городского совета Милликона, что вы награбили на тридцать тысяч талеров.

Волков опять морщится, как от кислого:

— Врет вдесятеро. Я бы и увезти столько не смог бы. Тридцать тысяч, — он смеется. — Надо же, какие лжецы! Взяли только деньги у менял, да меха, да немного хороших тканей. Мед, вино, масло, да пару лошадей. Ну шубы еще забирали. Откуда там тридцать тысяч.

— Вот именно! Вот именно! — воскликнул граф в негодовании. — Отнимали шубы у достойных людей кантона! Многих били беспощадно. Одного ранили!

— Били тех, кто в избиении моего ротмистра участвовал, а так же тех, кто в жадности упорствовал. А ранили одного, так тот на человека моего с железом кинулся. И получил по заслугам.

— А бабы! — продолжал граф. Он даже усидеть не смог, вскочил, и подбежал к Волкову, которому стула не продолжили сразу. — Вы же забрали два десятка баб!

— Господин граф, да как же мужчинам без баб? Невозможно это, — отвечал тот. — Вы ж сами понимаете.

— Понимаю, понимаю, — с жаром говорил фон Мален. — Но брали бы баб там. Зачем же вы их с собой забрали. Теперь семьи этих баб ярятся, возмездия требуют. Требуют покарать вас, на войско деньги готовы давать.

— Чего ж они ярятся, дураки, — усмехался кавалер, — замужних баб солдаты не брали, а их девок мои люди уже замуж берут.

— Верните их, верните немедля, — требовал граф, даже кулак сжимал.

— Обязательно верну, — сказал Волков зная, что никого не вернет, — верну всех, что не повенчаны.

— И деньги верните, — настаивал граф, — меха, шубы верните. А я напишу купцам и в консулат кантона напишу, что вы раскаиваетесь, и готовы все вернуть.

— Хорошо, — опять соглашался кавалер, — все, что солдаты не поделили, верну.

— Так заберите у солдат то, что они уже поделили.

— Так то по купцам и девкам уже разошлось, этого не собрать, господин граф, то что к солдатам попало, то сгинуло.

— Хорошо, соберите и верните все, что сможете, особенно баб, — граф фон Мален вдруг остановился. — Что-то в затылке у меня заломило, опять шум в ушах. Не к чему мне все эти волнения.

— Присядьте, отец, — молодой граф встал, взял отца под руку и провел его к стулу. И заговорил, обращаясь к Волкову. — Досаду большую, вы брат мой, — он сказал «брат» и кавалер это отметил про себя, — доставили и нам, и герцогу. Понимаем мы, что вы человек войны, и привыкли делать так, как диктует вам ваша честь, но теперь вы господин, о людях ваших, что проживают в Эшбахте, думать должны, горцев злить, все равно что собак свирепых дразнить. А еще и о сеньоре своем думать должны. И о семье своей.

Все бы ничего, да говорил он это с привычным для него высокомерием, такого высокомерия в его отце и близко не было.

Теодор Иоганн Девятый граф фон Мален не говорил все это, а выговаривал, словно мальчишке, словно подчиненному. А подчиненным Волков ему не был. Он был вассалом самого курфюрста, а не графов Маленов. Да и по возрасту этот молодой граф Волкову и в сыновья мог годиться. Сколько ему было? На вид двадцать два, двадцать четыре. Он был младше своей сестры Элеоноры Августы. Но с ним, с Волковым, молодой граф говорил свысока, и даже то, что он обращался к кавалеру словом «брат», от его спесивого высокомерия, совсем не спасало.

— Ступайте, брат мой, — все с той же спесью сказал ему молодой граф, Так сказал, словно слугу отправил прочь.

— Прощайте, граф, — сказал Волков и поклонился старому графу.

— Вы рано прощаетесь, — сказал граф молодой, — вам отведены ваши покои. Оставайтесь.