(нефункционирующей), хотя они часто смешиваются. В Германии разница между этими двумя видами собственности выражается путем использования двух различных слов: Besitz и Eigentum. Besitz происходит от слова sitzen, что дословно означает место, где человек сидит; это относится и к тому, чем он управляет, формально и фактически, но не связано с его собственной продуктивной деятельностью. Eigentum – это нечто другое. Хотя aig и является германским корнем слова haben (иметь), за много столетий оно так изменило свое значение, что Майстер Экхарт уже в XIII веке смог перевести его как немецкий эквивалент латинского слова proprietas (собственность). Proper соответствует слову eigen; оно означает нечто характеризующее данного человека (как «имя собственное»). Eigentum = proprietas = собственность относится ко всему, что выделяет человека как личность: к его телу, вещам, которыми он ежедневно пользуется и которым он придает часть своей индивидуальности при ежедневном взаимодействии с ними, даже к его инструментам и жилищу – всему, что составляет его постоянное окружение.

Вероятно, человеку, живущему в современном кибернетическом обществе, в котором все быстро устаревает (а если и нет, то все равно заменяется чем-то более новым), трудно оценить личностный характер вещей повседневного пользования. В процессе их использования человек вкладывает часть своей жизни и свое личное отношение к ним. Это больше не безжизненные, бесплодные и легко заменяемые вещи. То, что это так, ясно продемонстрировал обычай многих ранних культур (и не только первобытных) класть в могилу именно предметы личной собственности, используемые человеком в повседневной жизни. Эквивалентом этого в современном обществе являются последняя воля и завещание человека, которое могут иметь последствия даже через много лет после его смерти. Но это уже не личные вещи человека, а именно его обезличенная частная собственность, которой он владел – например, деньги, земля, права и т. д.

Отсюда можно сделать вывод, что самое фундаментальное различие – это различие между личной и частной собственностью, которое по сути такое же, как между функционирующей и нефункционирующей (мертвой) собственностью.

Это различие является даже более фундаментальным, чем между частной и общественной собственностью, так как многочисленные примеры показывают, что в своей правовой форме государственная или общественная собственность может быть такой же принудительной и отчуждающей, как и частная собственность, если она управляется бюрократами, которые лишь на словах, а не на деле представляют интересы рабочих и служащих.

Функционирующая и мертвая собственность зачастую проявляются в чистом виде, но нередко они смешиваются, что можно видеть на нижеследующих примерах. Самый простой из них – это тело.

Тело – это единственная собственность, которая есть у каждого; оно является, так сказать, «природной собственностью». Для ребенка, как блестяще показал Фрейд, экскременты, вероятно, представляют собой еще более экстремальную форму обладания. Они принадлежат ему, являются продуктом его тела, хотя он освобождается от них, но не очень страдает от этой утраты, потому что каждый день пополняет потери предыдущего. Но с другой стороны, тело не только «собственность», это также инструмент, который мы используем, чтобы удовлетворить наши потребности, и, более того, оно меняется в соответствии с тем, как мы им распоряжаемся. Если мы не пользуемся нашими мышцами, они становятся слабыми, дряблыми, в крайнем варианте даже становятся бесполезными. И напротив, наше тело становится тем сильнее и здоровее, чем больше оно используется (конечно, в определенных пределах).

В случае владения домом или участком земли ситуация иная, потому что здесь мы имеем дело с социальной категорией, а не с «естественной», как в случае с телом. Возьмем племя кочевников: они не владеют землей, они живут на участке земли какое-то время, используют его, строят на нем свои шатры или лачуги, а затем покидают его. Земля не является ни их частной собственностью, ни общественной собственностью, это вообще не собственность, а объект использования, который принадлежал им лишь в том ограниченном смысле, что они ее использовали. Это справедливо и для инструментов, таких как рыболовные сети, копья, топоры и т. п.; они находились в собственности, только когда ими пользовались. Тот же принцип действует сегодня в некоторых сельскохозяйственных кооперативах, где человек не является собственником земли, то есть он не может продать ее и имеет право на эту землю на то время и в той степени, в какой он ее обрабатывает.

Среди многих первобытных культур без частной собственности тот же принцип применим к отношениям между мужчинами и женщинами и к институту брака. Их связь получает общественное признание в качестве брака до тех пор, пока мужчина и женщина любят друг друга, желают друг друга и хотят оставаться вместе. Когда их отношения теряют эти качества, каждый волен уйти, потому что никто никем не владеет[74].

Напротив, в том, что касается узаконенной собственности, закон устанавливает, что мой дом, моя земля, мои орудия труда, моя жена или мои дети являются моей собственностью, что я владею ими, и при этом не важно, забочусь ли я о них. Фактически я имею право уничтожить все, что является моей собственностью. Я могу сжечь свой дом или картину, даже если это уникальное произведение искусства. Я не должен ни перед кем отчитываться насчет того, что я делаю с тем, что мне принадлежит. Это законное право действует потому, что государство своей мощью поддерживает мои претензии.

С течением времени концепция права собственности на жен и детей и соответствующие законы все же изменились. Сегодня убить свою жену считается преступлением и карается как убийство. Убийство своего ребенка также рассматривается как преступление, но бесконечная жестокость и зверство, с которыми родители истязают своих детей, находятся в рамках их законных полномочий (то есть права собственности) до тех пор, пока дело не доходит до крайностей, которые уже нельзя проигнорировать. Тем не менее в отношении мужчины к своей жене и детям всегда были элементы, выходящие за рамки просто собственности. Они были живыми, жили в тесном контакте со своим хозяином, были ему нужны и доставляли удовольствие, следовательно, они также являлись элементом функционирующей собственности, а не только собственностью по закону.

Собственность в форме капитала является крайней формой юридического владения собственностью. Можно сказать, что капитал не отличается от любого инструмента, например, топора, которым пользуется его собственник. Но топор становится ценным, только когда он обслуживает мастерство своего владельца, то есть является функционирующей собственностью. В случае с капиталом собственник владеет им, даже если он с ним ничего не делает. Он остается ценным, даже если никуда не вложен; если же собственник инвестирует капитал, то ему не нужно использовать свое умение или прикладывать какие-либо соразмерные усилия, чтобы получить доход.