– Его не арестуют. Его допросят.

– Ну.

– И он скажет, что ничего не знает, и это будет правдой. А вы скажете, что вы все это сами сочинили и про Норича, и про меня. Так, зря сочинили, как часто барыни сочиняют, что вам так показалось! Ваше самолюбие женское только временно пострадает – вот и все.

– А к вам если явится полиция?

– Явится. Да. Будут требовать ребенка. А я скажу, что он умер, ибо я его уже умершим взял к себе. На это есть свидетели. И виноваты их доктора, а не я…

– Позвольте! – воскликнула Иоанна. – Если он умер, то пожалуйте его труп…

– Так что же? Убивать, стало быть, живого ребенка, чтобы избегнуть беды.

– Нет. Зачем убивать. Это грех! И у меня духу не хватит на это. Да и пользы нам от мертвого ребенка не будет той же, что от живого. Ну-с?.. Труп пожалуйте матери! – кричала Иоанна, как бы требуя. – Что ж? И тут, что ли, подменом вы хотите…

– «Трупа нет, милостивые государи! – выговорил Калиостро важно, с жестом и оглядывая горницу, как бы перед ним стояла официальная группа людей, а не одна Иоанна. – Трупа нет!» – «Где же он?» – «Он не существует. Он в пространстве, преобразясь в мельчайшие атомы. Я совершил неудачный опыт палингенезиса. Каюсь… Но это не преступление».

– Палингенезис?! – воскликнула Иоанна.

– Да-с. Неудачный опыт палингенезиса. Я по всем правилам алхимии сжег труп умершего, чтобы воскресить его, но опыт не удался.

Иоанна громко, весело расхохоталась.

– И вы думаете, что мы отделаемся этим заявлением от властей.

– Конечно. Я не простой медик, а алхимик и маг.

– И затем что же делать? Опять к графине с условиями торга.

– Так точно-с, очаровательная баронесса д'Имер. Вы предложите ей самой сделать все, чтобы…

– Сделать тоже палингенезис! – весело воскликнула Иоанна. – Но удачный. Не огнем, а презренным металлом воскресить труп ребенка к новой жизни.

– Именно. И стоит того, ей-богу, прелестный мальчишка. Глупенький, болезненный, но хорошенький… Но слаб, правда, донельзя, по милости вашей ныне далеко уже путешествующей Розы. Много она ему уже подсыпала зелья. Можно было и поменьше… До сих пор не может он у меня оправиться… Случись с ним теперь какое-либо осложнение, ну хоть бы лихорадка простая, не вынесет, умрет. Вот тогда все у нас и пойдет прахом. Надо бы скорее покончить переговоры с этой упрямой графиней.

– Не упрямой, а скупой… Она деньги больше сына любит.

Графиня Зарубовская объехала в один день всех высокопоставленных лиц, объясняя невероятное происшествие и прося заступничества. Все единогласно советовали ей обратиться к всесильному вельможе – Потемкину, так как он один мог быстро решить все дело.

Графиня направилась в Аничков дворец, где жил вельможа, но не была принята им. Секретарь ходил докладывать князю и вынес ответ:

– Если вы приехали с тем, чтобы исполнить то, о чем вас Григорий Александрович просил недавно, заезжая к вам, то он заранее благодарит и просит пожаловать к нему после форменного исполнения его просьбы. Если же вы пожаловали по какому другому делу, то он извиняется недосугом.

– Скажите Григорию Александровичу… Передайте ужасное приключение… Я прошу заступничества по закону…

И графиня кратко передала секретарю всю суть своего приключения и преступного деяния господ Феникса и Норича.

– Скажите, я прошу не милости исключительной, а простого покровительства законов против злодейства, как на то всякая подданная российская имеет право, будь она хоть простая баба крепостная.

– Слушаюсь.

Графиня прождала недолго. Секретарь вышел обратно из апартаментов вельможи и, видимо смущаясь, подошел к ней и заговорил запинаясь:

– Григорий Александрович приказали сказать вашему сиятельству, что российские законы не про вас писаны, потому что…

– Что-о? – изумилась графиня.

– Потому что, кто их сам сугубо нарушает, тот на них при нужде и ссылаться не должен… Вот-с… Извините… Князь приказал в точности свои слова пересказать.

Графиня вышла и отъехала от Аничкова дворца пораженная, но все-таки озлобленная… Она велела ехать к полицмейстеру столицы Рылееву, чтобы просить его доложить об ее деле самой государыне…

В эти же минуты Потемкин, рассказывая все дело своим гостям, прибавил:

– И поделом Каину-бабе!.. Только скажу одно: и мушкетер-то наш – хорош гусь. Чистый мазурик! Я от него такой штуки не ожидал. Долг платежом красен, правда, но на мерзкое деяние благородные люди не ответствуют таковым же; надо будет все-таки в это дело вмешаться и муженька моей прелестной синьоры Лоренцы пугнуть высылкой из пределов российских.

Через день поутру сам Рылеев явился в дом к итальянскому графу-медику с двумя офицерами и чиновником. Обер-полицмейстер предъявил требование о выдаче ребенка графа Зарубовского.

Калиостро объяснился коротко, вежливо и спокойно, говоря, что ребенок, которого он к себе взял лечить, был безнадежно болен и потому скончался через неделю… Чтоб не огорчить мать, он решился свезти ей другого сиротку… Это не преступление.

– По нашим законам подмена ребенка есть преступление! – заявил Рылеев.

– Я не русский подданный.

– Но вы в пределах русских и не можете безнаказанно нарушать русские законы… Вы будете по малой мере высланы из Петербурга. А может быть, и хуже…

Калиостро пожал плечами, но, очевидно, несколько смутился.

– Итак, ребенок умер?

– Да-с.

– Мать его, графиня Зарубовская, желает, конечно, в таком грустном обстоятельстве отдать ребенку последний долг христианский. Позвольте мне получить тело…

– Его нет у меня в доме.

– Как нет? Стало быть – вы его похоронили?.. Где?

– Нет. Тела не существует нигде. Я над ним в качестве алхимика испробовал магический опыт, который – увы! – не увенчался успехом. Я совершил над телом палингенезис…

– Что? Что?.. – воскликнули уже все присутствующие.

– Я сжег труп, чтобы из пепла его, при известных священных обрядах и магических словах, воскресить существо умершего к новой жизни… Это называется на языке алхимии палингенезис. Если б опыт удался, ребенок был бы не только жив, но прожил бы много более ста лет, никогда не болея и не стареясь…

– Палингенезис?.. – улыбаясь против воли, проговорил Рылеев, – вот уж это, признаюсь, я даже не знаю – преступленье по нашим законам или нет. Полагаю, что это тоже надо назвать разбойным самоуправством и богохульством над религией, наказуемыми по законам…

– Это не преступленье по законам моей родины.

– Но здесь не Сицилия и не Калабрия, славящаяся разбойниками, господин граф Феникс, – уже начал сердиться Рылеев.