Изгнание – это гильотина. В лучшем случае – Консьержери. И Люсьен это понимает. Он с ненавистью смотрит на тех, кто требует смерти его родному брату. Корсиканская кровь ударяет Люсьену в голову. Бонапарт-младший резко скидывает тогу председателя и объявляет о сложении с себя полномочий. Потом выбегает из зала:

– Пора!..

Генерал Бонапарт вскакивает на коня:

– К оружию!!! Очистить залы дворца от депутатов!

К его удивлению, солдаты, усмехаясь, переминаются с ноги на ногу: бывалым воякам, право, как-то неловко против очкариков… Положение спасает находчивый Люсьен:

– Солдаты! Вооруженные якобинцы, эти подлые наймиты англичан, осмелились объявить вашего командира вне закона! Он подвергся покушению! Посмотрите, у него на шее кровь! Кто выйдет со мной – не трогайте; остальных гоните в шею – это вооруженные якобинцы!..

– Солдаты! – теперь уже пришел в себя Бонапарт. – В случае оказания сопротивления – расстреливать на месте! Я – ваш командир. Я – Бог войны!..

– Да здравствует Бонапарт! – ревут солдаты.

– Ребята, вышвырнем-ка эту шайку из зала! – кричит Мюрат и исчезает внутри дворца. Остальные следуют за ним.

Через четверть часа все было кончено…

Ближе к полуночи Люсьену с большим трудом удалось собрать порядка тридцати «охвостий избранных»; при дрожащем свете заплывших свечей в раскуроченном зале заседаний в Сен-Клу те подписывают указ о создании нового органа исполнительной власти – Консулата. В состав высшего органа власти отныне входят три консула — двое бывших членов Директории и один военный: Эммануэль Сийес, граф Пьер Роже-Дюко и дивизионный генерал Бонапарт.

Вот уж, действительно, finita la commedia…

* * *

Самым спокойным в те дни был, пожалуй, Жозеф Фуше. Достаточно сказать, что утром восемнадцатого шеф полиции… не вышел на службу. Когда к нему явился взволнованный посыльный, оказалось, ничего страшного: патрон всего-навсего проспал. Небывалое дело! Всегда являвшийся на службу раньше других, в этот раз он вдруг решил понежиться. А ведь, если верить агентам, в Париже в это время осуществлялся государственный переворот! Странно, лицо Фуше казалось безмятежным, даже несколько дремотным. Может, дивился посыльный, патрон еще не отошел ото сна? Вот уж на кого не похоже…

Утром Фуше едет в Директорию. Его вызвал сам председатель, г-н Гойе.

– Куда вы запропастились, Фуше?! В городе заговор! Того и гляди, устроят переворот, а вы и ухом не ведете… Чем занимаются ваши агенты?

– Работают… У меня есть сведения…

– Хватит! – прервал его Гойе. – Знаю я, как они работают – по кабакам деньги казенные спускают!

– Но…

– Довольно, не желаю слушать! Вы обязаны были знать об этом заговоре первым. А я – вторым. Оповести меня вовремя – и сейчас все было бы по-другому. Мы бы с вами пили кофе, а заговорщики сидели в Консьержери…

– Еще не все потеряно, – спокойно парирует Фуше. – Агенты докладывают…

– Не выводите меня из себя, Фуше…

– Я хотел лишь сказать, что… что готов действовать и жду ваших указаний.

– После случившегося, Фуше, я уже сомневаюсь в вашей преданности правительству. А посему, если Директория посчитает нужным действовать, она обратится не к вам, а к людям, достойным доверия…

Аудиенция закончена. Во взгляде этого болвана за дубовым столом Фуше прочитал собственный приговор. Что ж, возможно, это даже к лучшему. Хотя сожженные мосты порой заставляют переправляться вплавь. По крайней мере, пока ничего не потеряно, и он по-прежнему остается министром полиции, стражем порядка при правительстве. Другое дело, при каком правительстве? Старом или новом, что придет не сегодня-завтра? И придет ли? Во всяком случае, Бонапарт ему это обещал. В случае успеха. А неуспеха?

Ничего, он запугает Гойе такими заговорами, что мало не покажется…

* * *

Первый день переворота, судя по всему, прошел вполне успешно. Бонапарт, что называется, «оседлал конька», подчинив себе вооруженные силы столицы и отправив депутатов куда подальше, в Сен-Клу. Без них спокойнее. Но главное не это. Законность действий заговорщиков исключительно в руках шефа полиции. И теперь все зависит от Фуше. Даже если не все – то многое! Объяви он Бонапарта и всех заговорщиков преступниками – и они станут ими, хотят того или нет. Но можно по-другому – например, промолчать. Временно промолчать, чтобы выждать.

Самый успешный военачальник – тот, кто умеет выжидать. То же говорят об охотнике. Паук – всегда охотник; он хищник по определению. Еще немного, и наступит тот трепетный час «Х», который решит исход дела. Они все думают, что главное решается в Сен-Клу… Глупцы, какие глупцы! Да, там главное – но не самое главное! Наиглавнейшее – в приказаниях министра полиции.

Итак, паутина натянута: запахло жареным. Для кого-то. Скажем, для того, кто окажется слабее в коленках, тщедушнее телом и никчемнее духовно.

Едва все (включая депутатов, Бонапарта и гвардейцев) выехали в Сен-Клу, последовал первый приказ Фуше: перекрыть парижские заставы. Все до смешного просто: миг – и шлагбаум ложится поперек проезда. Приказ два: проезд запрещен как из города, так и в город. Отъездились, голубчики, пора и честь знать. По крайней мере, на сегодня, а то и на завтра…

Проезд только для личных агентов г-на Фуше и его курьеров. Теперь многое зависит именно от них, от курьеров. И они стараются. Каждые полчаса – очередной доклад. Лично, тет-а-тет. Вплоть до собственных умозаключений от увиденного, такое не возбраняется. Пока, к сожалению, ничего не ясно. Кроме того, что дело проходит не совсем гладко. Значит, горизонтальное положение шлагбаумов будет длиться и дальше. Ни туда, ни сюда. Сколько? Да пока не прояснится, куда спешить-то? Подозрительных конных и пеших задерживать и допрашивать. Шутки в сторону, мадам и мусье, сейчас не до них, время тревожное…

Каждые полчаса – доклад; еще один, и еще… По-прежнему ничего определенного. Фуше серьезен, он понимает важность момента. Пришлось незаметно, чуть ли не инкогнито съездить самому. Угодил в самую кутерьму, когда растерявшегося Бонапарта едва не растерзали. Не ровен час, прозвучат выстрелы. В сторонку, в сторонку… Наблюдать.

Если Бонапарт останется на плаву, переломит их, значит, завтра же Фуше станет его преданным министром полиции; но вот если все закончится пшиком… Тогда, возможно, прямо сегодня «мятежника» придется везти в Консьержери. Именно так. Поэтому – ждать и наблюдать. Наблюдать и ждать…

В три часа пополудни девятнадцатого еще ничего не ясно. Четыре, пять… Ближе к шести стало наконец проясняться. Когда сгустилась темнота, сомнения развеялись: победил Бонапарт. Вот и все. Назавтра все столичные газеты оповестят обывателей, что в Сен-Клу, во время заседания Совета пятисот, в результате заговора едва не был убит генерал Бонапарт. Напомнят