некая «полоса спокойствия». Он посещает Институт; делится с учеными впечатлениями о Египте и научных исследованиях, проведенных там. Пишет письма знаменитому Лапласу; встречается со вдовой не менее знаменитого Гельвеция. Его видят в окружении генералов Журдана и Моро. Еще пару раз он вынужден повидаться с Баррасом, а также с Фуше и Талейраном. Вроде бы ничего особенного.

Но это видимое спокойствие – кажущееся. На самом деле Бонапарт действует. И действует весьма активно. Сийес не ошибся в выборе партнера. Он прав тактически. Ошибка заключалась в стратегии. Основной заговорщик не учел главного: почувствовав в руках большую власть, Бонапарт не захочет делиться ею с кем-то другим. Тщеславие этого маленького корсиканца обратно пропорционально его росту.

Итак, Мюрат, Мармон и Ланн отправлены известить командиров трех родов войск об их роли в предстоящих событиях; тем же занимается Бертье с офицерами генерального штаба. В Совете пятисот и Совете старейшин проводит работу Люсьен. Восемнадцатого Гойе с супругой приглашены Жозефиной на обед. К восьми часам утра. Сам Бонапарт будет обедать у Барраса; вечером – встреча у Гойе. Никому и в голову не должно прийти, что генерал мог догадываться о перевороте.

Неужели вновь прольется чья-то кровь? Француз на француза? Кто он, заговорщик или патриот, негодяй или просто жертва, которую бессовестно используют в чьих-то коварных интересах? Или и то и другое? Прежде всего он – солдат Республики, призванный спасти страну от хаоса, анархии и коррупции. Но если все удастся, не станет ли консул таким же, как те, против кого собирается воевать? Конечно, нет. Он сделает французов счастливыми…

Сквозь тяжелые облака лениво выкатывался матовый лунный блин. Не спалось. Бонапарт тихо прошел в кабинет, налил из хрустального графина на два пальца ароматного вина, чуть отпил. Подошел к догоравшему камину, внимательно всмотрелся в рубиновый уголек в центре. Брось туда клочок бумаги – и вспыхнет ярким пламенем; но если оставить все как есть – быстро погаснет, превратившись в черную сажу, в ничто.

Вино немного успокоило, шамбертен оказался что надо. Завтра же заказать дворецкому несколько бутылок. У старика Шарля, в лавке на углу, самое лучшее… Что-то еще…

Не заметил, как уснул. На миг показалось, что лежит на своей походной кровати у бивуачного костра. То, что надо…

* * *

В последние дни с Жозефом Фуше произошло нечто странное. И весьма необычное: утратив свою прежнюю ловкость, Паук оцепенел. Казалось, он ничего не видел и не слышал. Жертвы теперь попадают в расставленные сети чуть ли не толпами, многие – почти по собственному желанию и глупости. Дурашки, неужели никогда раньше им не приходилось застревать в липких нитях паутины? Все как будто сговорились – тяжеловесные, неповоротливые жуки; яркие, в эполетах и при сабле, гордые шмели; утонченные, с миниатюрной талией, вертлявые осы; а уж о прочих жучках и мошках вообще говорить не приходится. Все – в паутину, один за другим, на съедение ее безжалостному хозяину…

Доносы поступают на стол Фуше едва ли не ежечасно. Письма – официальные и подметные. Если верить слухам, следует арестовать каждого второго. Зачастили тайные агенты, требовавшие «поговорить с глазу на глаз» с г-ном Фуше. На лицах подчиненных недоумение, они ждут привычной команды «фас!». Но министр подозрительно медлит. Лишь что-то читает и пишет; пишет и читает… С каждым посетителем встречается лично и даже беседует. Не забывает отдавать какие-то команды. И… остается спокойным. И этим еще больше настораживает подчиненных. Странно, шепчутся они, уж не заболел ли г-н Фуше?..

Глупцы! Хуже нет иметь дело с болванами. Неужели они считают, что министр полиции в полном неведении? Бонапарт, Сийес, Роже-Дюко… Два десятка заговорщиков – не тот круг лиц, с которым нельзя расправиться в одну ночь. Другое дело – стоит ли? Арестовать всех – и доложить. Но кому докладывать? И с какой выгодой для себя? Не для того старался и терпел унижения, чтобы, получив между делом жалкую благодарность, нажить кучу опасных врагов. А уж те не простят! Затаиться и ждать – в этом сейчас вся стратегия и тактика.

Бонапарт силен, его поддерживает народ. Пусть повозится. А там посмотрим. Развязка не за горами, скоро все определится. Тогда-то и следует действовать. Сейчас – наблюдать. А еще анализировать и выжидать. Это ли не счастье – мочь и не хотеть?! Истинное упоение собственными возможностями. Более того, можно даже потешить себя. Пусть-ка попляшут…

Талейран в этот раз был напряжен больше обычного. За столом о делах не говорили, обмениваясь лишь ничего не значащими фразами. Зато за чашкой кофе разговорились.

Он не зря пригласил к себе Бонапарта именно сегодня – через несколько дней должно все решиться. Сийес поставил на этого генерала. Ему и карты в руки. Следует быть уверенным, что «египетский герой» не подведет. И еще: сможет ли Сийес в случае удачи удержать бразды правления? Не упустит ли вожжи в пользу этого корсиканца?

– Очень важно, генерал, – посмотрел на собеседника, отхлебнув горячий напиток, Талейран, – чтобы произошедшее не вызвало бурю нежелательных эмоций в офицерской среде. Поддержка генерального штаба обязательна…

– Это я беру на себя, – заверил его Бонапарт. – Меня больше волнует Совет старейшин. Если эти «старики» заподозрят неладное и упрутся, согласитесь, все может закончиться не начавшись.

– Не закончится, генерал. Потому что уже началось. Только об этом осведомлены немногие…

Кофе был нестерпимо горячим. Он уже не раз говорил этому нерасторопному беарнцу Шарлю, что горячий пьют только язвенники! Хоть увольняй…

Внезапно под окнами зацокали кони. Затем послышались неясный шум, возня, крики. Медлительного Талейрана словно подбросило из кресла. Встал и Бонапарт. Оба страшно побледнели. Доигрались. Сейчас раздастся грохот в дверь, и сюда ворвутся жандармы. Какая наивность, они даже не скрывали свои визиты, хотя, если присмотреться, уже давно можно было догадаться: что-то явно затевается. И далеко не безопасное для Директории – то есть для существующей власти. Государственная измена! А это – смертная казнь. Пот катил градом с одного и другого. Опоздали!..

Как по команде оба кинулись к канделябрам со свечами, лихорадочно стали задувать. (Как будто темнота могла их спасти.) Комната погрузилась во мрак. Потянуло восковыми огарками. Запах копоти напомнил Бонапарту тюремную камеру, в которой ему пришлось провести целых полмесяца после ареста по «делу Робеспьера». Тело пробивал озноб. На цыпочках тихо прокрались к окнам, потом – на галерею, откуда можно было хорошо рассмотреть улицу. Пока в дверь никто не бился. Но это ни о чем не говорит. В любом случае – не сбежать. Опоздали!..

На улице дебоширил какой-то пьяный. Теперь они хорошо