Они заговорили о Борьке. Год назад Алла родила девочку, летом обещали приехать в отпуск. Лизочка уже подросла, вот фотографию прислали. Она вытащила из сумки цветной снимок, Ольга Николаевна умилилась, какая хорошенькая, и передала Шуре. «Очень хорошенькая, прелесть!» – подтвердила та. Свекровь, убирая карточку, сказала, что видели внучку, только когда та родилась, Аллочка через месяц уехала в Женеву. Теперь вот ждут, скучают. На Борю не похожа. Вылитая Алла, но это неплох о, будет красивой. Вот Оленька похожа на отца. Хорошая девочка, они ее любят. И характер чудесный – спокойная, тихая девочка и очень воспитанная. Заговорили об Оленьке. Шура рассказывала о школе, свекровь одобрительно кивала, конечно, она – умница, есть в кого. И Шура, и Боря молодцы, всегда хорошо учились и добились многого. Спросила Шуру про работу. Вообще Лидия Борисовна стала доброжелательней, даже черты лица как-то смягчились. Может, подобрела с годами, а может, делить ей с Шурой уже нечего. Посидели еще часок, поговорили и разошлись.

Шура работала, Оленька училась, Ольга Николаевна всегда была рядом. Летом обязательно ездили на море, Виктор Ильич всегда дарил внучке на день рождения путевки. Оленька теперь ездила на у лицу Щусева чаще, познакомилась со своей маленькой сестричкой и была от нее в полном восторге. Скучала, когда они уезжали, рисовала для нее веселые картинки и передавала бабушке, чтобы та отправила. Лидия Борисовна с годами привязалась к Оленьке, и девочка отвечала ей тем же. А дедушку она любила всегда, потому что виделась с ним чаще и, наверно, чувствовала его любовь. Оленька росла спокойным, добрым ребенком, в школе ее хвалили, вообще с ней не было особых забот. Она охотно помогала по дому и любила крутиться возле мамы и бабушки, когда те готовили что-нибудь вкусное, училась… Внешне похожа была на Борьку – темноволосая, кареглазая, но характером пошла в ма ть и бабушку Олю. Такая же тихая, даже робкая, послушная, нежная… А Шуре хотелось, чтобы она была решительной, бойкой, веселой и даже немного легкомысленной, как Борька. Но Оленька была точно такой же, как она в детстве.

Так прошло несколько лет. В жизни Шуры ничего не менялось, и в 90-м году она отметила тридцатилетие. Гостей было много – родственники, сослуживцы, друзья… Вдвоем с мамой готовили накануне весь день. С продуктами было совсем плохо, в магазинах практически ничего, а на рынках такие цены, что не подступишься. Помог, как всегда, Виктор Ильич. Прислал Сережу с целой коробкой продуктов. От языка до рыбы холодного и горячего копчения, так что стол удивил гостей. Заехал ненадолго и сам с обычными белыми розами. Посидел, пошутил, посмеялся со всеми. Нелька, как всегда, развлекала публику остротами, соревнуясь с дядей Колей. Она недавно вернулась из Сирии, где муж проработал три года, и была изумлена переменами в Москве. Как жить? А кормить семью чем, сайрой? А сахар по талонам, это что? Шура пожимала плечами, ну живем же как-то… А увидев изобилие праздничного стола, Нелька воскликнула:

– Слушай, Лазарева, ну так и я согласна жить на Родине. Только где такие талоны отоваривают? Не иначе, как в буфетах ЦК? – и засмеялась, подмигнув Шуре. – Повезло тебе с родней!

А через год умер Виктор Ильич. У мер в рабочем кабинете через несколько дней после ужасных августовских событий. Внезапно, не болея, в один день… Сказали, кровоизлияние в мозг. Шла разборка с участниками ГКЧП, и его сердце не выдержало всех этих волнений. Ему было всего шестьдесят два года. Позвонил Сережа и сообщил Шуре страшную новость. Сказал, что завтра прилетит Борис, похороны послезавтра в десять, в ЦКБ, там, где прощались с тетей Надей. Ошеломленная Шура спросила, как Лидия Борисовна. Все время колют транквилизаторы, медсестра с ней. Приезжать не надо, там полно родни, а завтра Борис с Аллой приедут.

Шура с мамой и Оленькой проплакали целый день. Так жалко было Виктора Ильича. Что за возраст? Жил бы еще и жил, если бы не все эти неприятности. Совсем недавно приезжал к ним, советовал Шуре вступить в партию, тоща легче будет продвигать ее по служебной лестнице. Заведующей пора на пенсию, и Шура вполне может занять ее место. Да и о докторской пора подумать, а там уже все пути ей открыты. Но без партбилета подняться на самый верх почти невозможно. Тридцать лет, пора уже на повышение. Шура отговорилась, работа интересная, она и так всем довольна, но подумает, спасибо. Вступать в партию не хотелось, зачем? Ну, какой из нее руководитель? Она и с людьми разговаривать может только в просительной форме. И вот нет больше человека, который так заботился о них. Поверить в это было трудно.

Шура не хотела брать Оленьку на похороны, ребенок еще. Зачем ей такие тяжелые впечатления в одиннадцать лет? Но дочка просила, ей на до пожалеть бабушку и проститься с дедушкой. Пришлось взять. Шура съездила на Белорусскую и купила двадцать самых лучших белых роз.

Панихида проходила в том же зале, но теперь он был заполнен людьми, фотографами. На стоянке перед входом стояли телевизионные микроавтобусы, много черных «Волг» и больших «Икарусов». Они положили цветы на пол, на гору других букетов. Гроб весь заполнен белыми розами, и лицо у Виктора Ильича было спокойным, обычным… Мама и Оленька заплакали, Шура тоже промокала глаза платком. Их фотографировали. Подошел Борька, поздоровался, сказал, что надо подойти к маме, взял Оленьку за руку. Шура и Ольга Николаевна пошли за ним. Лидия Борисовна сидела в окружении своих родственников, лицо было заплаканное и какое-то погасшее. Шура удивилась, как она постарела! Три года назад виделись на похоронах тети Нади, тогда она выглядела не очень, но все-таки на свои годы. А сейчас перед ней была старуха. Рядом сидела молодая красивая женщина, очевидно Борькина жена. Она кивнула им, чуть подвинулась, и Борька посадил Оленьку рядом с бабушкой. Девочка взяла ее за руку и стала гладить, а свекровь мелко-мелко затрясла головой, как старушка. Оленька заплакала, Алла обняла ее одной рукой и стала что-то шептать. Шура и Ольга Николаевна встали поодаль, за стульями сидящих.

Начали говорить, говорили много и долго. О том, какого замечательного человека потеряли, какой вклад он внес в историю страны, как самоотверженно трудился на благо Родины. Слова были пустые, но торжественные, Шура видела много лиц, знакомых по газетам и телепередачам. Все время фотографировали. Она посмотрела на Борьку, не виделись почти десять лет. Он не постарел, но как-то обрюзг, стал похож на мать. Странно, лицом и фигурой всегда напоминал отца. А сейчас даже стал казаться меньше ростом… Вот жена выглядит хорошо. Шура видела Аллу впервые, и она ей понравилась. Может, и права свекровь? Сейчас трудно представить, что она так страдала из-за развода. И Борьку-то не любила по-настоящему, так… влюблена была. Вспомнила Олега, и сердце сжалось. Семь лет прошло, а забыть не может. Вот уж кого она любила! Слезы навернулись на глаза, и она не стала их вытирать. Плакала и по Олегу, и по Виктору Ильичу…

Хоронили на Ваганьковском. Поехали туда большой колонной в сопровождении милицейских машин. Когда вышла из автобуса, увидела Сережу, стоящего возле своей «Волги». Подошла к нему поздороваться. Сережа, вздохнув, сказал, что с понедельника будет возить другое начальство, но уж такого, как Виктор Ильич, вряд ли встретит. Лидии Борисовне машина не положена, и, придвинувшись ближе, шепнул, что дачу уже отобрали, другие-то успели приватизировать, а Виктор Ильич и не думал об этом. И место на Новодевичьем не дали, только на Ваганьковском. А какой человек был! Эх, неправильно это, такого человека – и на Ваганьковском.