вдовице, если своих родичей начнет за порог гнать. И то, что ты бесишься от злобы, тоже понятно. Может, знаешь что-либо? Такое, о чем мне стоит Добрыне доложить? Добрыня поверит, он хорошо о тебе отзывался.

Молчание. Всхлипывать Радко перестал, сидел напряженный, неподвижный. Ясно, что делиться не станет.

Озар решил ему помочь, сказал:

– Дольма на твои своевольства смотрел сквозь пальцы, даже баловал, много чего позволял. Но главное – никуда тебя от себя отпускать не хотел. Вроде и к делу не поставил, однако и в люди не отправил. Неразумно это, как мне думалось изначально. А потом вдруг понял – бережет он тебя. Ни в дружину не позволяет уйти, где ты можешь сгинуть, ни в плавание опасное. Нужен ты был ему. Видимо, решил для себя, что однажды свое дело тебе передаст. Не Тихону же, который не родной ему.

– Как это не родной? – встрепенулся Радко.

Озар не хотел вдаваться в подробности, вот и сказал о другом:

– Если бы ты с женкой Дольмы не сошелся, то рано или поздно сам бы понял, что брат в тебе наследника видел. Ты же подло с ним поступил. Хотя понимаю – непросто устоять против такой манкой и сладкой, как Мирина-краса. А она тебя соблазнила, когда поняла, что так лучше будет для нее, но потом сразу в сторону, дабы никто не догадался. Еще и мужу жаловалась, дескать, ты проходу ей не даешь. Вот это тебя и обозлило. Потому так и отреагировал, когда узнал, что она непраздна. Понял, использовала тебя красавица, чтобы внакладе не остаться. И дитя у нее, и ты побоку.

– А докажи, что не от мужа она понесла!

Озар вздохнул. Эти двое никогда не признаются в содеянном: Мирина – чтобы не потерять свое положение и наследство, Радко – потому что честь брата умершего блюдет и саму Мирину, которая ему все еще мила, ни за что не подставит.

– Ну, возможно, многое станет ясно, когда вдовица разрешится от бремени. Но кровь Колояровичей сильна, ее дитя, даже если на тебя похоже будет, необязательно нагулышем признают. Но думается мне, что если Дольма подозревал тебя, то вы с Мириной могли сговориться погубить его.

– Я не убивал никого! Я готов каленое железо в руки взять, чтобы доказать это![95] Так и сообщи Добрыне. Меня ничего не устрашит.

– А возьмешься ли за каленый булат, чтобы доказать, что не было у тебя ничего с супружницей брата?

Радко смолчал. И тем выдал себя. Любился он с женой Дольмы, тут и ворожить не придется. А вот чтобы кровь пролить… Похоже, даже ради любви к Мирине он на такое не пойдет.

Озар понял: Радомил не умел врать. Честно говоря, такие люди ведуну нравились. Да и Добрыня, видимо, имел это в виду, когда сказал, что Радко ему по душе, – любил воевода честных, гордых, отчаянных. Для таких честь и совесть дороже жизни, с такими легко, таким можно довериться. Поэтому, в какие бы свои секреты ни вовлек Тихона Радко, мало кто поверит, что он мог совершить под покровом ночи злодеяние.

– Ну вот и поговорили. – Озар поднялся.

Но даже когда он открыл двери и жестом дал понять, что отпускает парня, Радко не поднялся.

– Оставь меня, волхв. Тут побуду. Тошно мне.

Но остальные появление Озара в одиночестве поняли иначе.

– Не смей моего брата уличать в душегубстве, ведун! – заорал со своего места Вышебор. – Я велю к самому Владимиру меня доставить, молить за Радко стану. Я все же был одно время в его дружине, а своих князь не обижает!

– И правильно сделаешь, Вышебор, – поддержала деверя Мирина. – Мы все за Радомила вступимся. Нет на нем зла, не такой он.

Озар шагнул к ней:

– Тебе, красавица, это уж точно известно. Или не точно? Знаешь ведь, что есть нечто, что может сбить Радко с честного пути.

Мирина попятилась, губы ее задрожали, а там и слезы выступили. Но Озар уже не верил ее слезам. Зато другие верили:

– Ты чего это тут угрожать взялся! – замахал руками на Озара Лещ. – Мы к тебе всей душой, а ты…

– А я тут по приказу Добрыни! – повысил голос Озар. – Не хотите терпеть меня, так он живо всех вас к своим катам-дознавальникам отправит. А там, когда подпалят вам пятки, норов свой уже проявлять не сможете.

Лещ отшатнулся, покосился на стоявшего в стороне Моисея, и тот, поймав его взгляд, только кивнул мрачно. Но для других упоминание о том, что может ожидать их, было откровением. Вот и притихли. Поняли, что, пока этот ведун тут, они его присутствием защищены.

А Озар уже более миролюбиво молвил:

– Я переговорил с Радко, он свободен. Но это не значит, что он не на подозрении. Просто шум поднимать не буду и Добрыне ничего не сообщу. Да и для вас всех будет лучше, если скажем, что Тихон лазил по заданию Леща и случайно свалился.

Лещ хотел было что-то возразить, но Мирина подняла руку:

– Все верно волхв советует. Только вчера Жуягу похоронили, а сегодня Тихона нашли. И так молва дурная о нас пойдет, поэтому лучше сошлемся на то, что Недоля горькая подстерегла Тишку.

Казалось бы, Озар должен был остаться доволен таким поворотом. Но на деле все пошло не так. Хоть и разумный совет дала купчиха, но сама двинулась на Озара, брови соболиные нахмурила, личико пунцовым сделалось.

– А палачами ты нас пугать не смей! Мы люди крещеные, нас первыми в Почайну вводили, чтобы пример показать. Да и сейчас на нас весь Киев смотрит. Тот же Добрыня не позволит на нас такую осраму навесить. И еще надо разобраться, наши ли убивали Дольму моего? Вон сколько людей было в Почайне в тот день.

Все сразу закивали, зашумели. Дескать, чего это к ним волхва подселили? Они, дескать, готовы отправиться к Владимиру поклоны бить, чтобы выяснил, отчего это на крещеную родню Дольмы подозрение пало, да еще служителя старых богов приставили, чтобы донимал добрых христиан.

Озар лишь пожал плечами: ну, это уже не к нему. Пусть тогда и поведают князю, почему что ни день, кто-то гибнет у них в усадьбе. И одной этой фразой вмиг всех усмирил.

Тут наконец вышел из сарая понурый Радко, и Мирина сразу направилась к нему. Даже приобняла по-родственному. Потом они все долго беседовали, обсуждали похороны Тихона. Тело мальчика, уже выпрямленное насколько возможно, обернули в саванные пелены, и было решено, что, как смеркнется, поскорее отправить его на Подол, к