Он уже ничего не соображал, но остальные были умнее. Они поняли, что перед ними люди Караванщика, а Караванщик – доверенное лицо Шамана, с которым лучше не ссориться, иначе будет большая беда.

– Вам назначена разборка, – заговорил гонец, который пристрелил Радуницу. – Вашу добычу по договору требует себе Шаман. Решать будет Клык и его люди. Если не дождетесь разборки и не сохраните добычу, Шаман дальше терпеть не станет. Он сказал: если Пантера не может отвечать за базар и за дело, пусть отвечают другие.

– Пантера, это серьезно, – произнес в наступившей тишине кто-то из терминаторов.

– Черт с ними с девками, пускай живут. Если ответ повесят на нас, от тебя уйдут все – ты это понимаешь?

По лицу Пантеры было видно, что он не понимает ничего. Такое лицо бывает только у маньяков-убийц в стадии обострения. Воплощенное безумие. Казалось, сейчас Пантера выхватит оружие и начнет стрелять направо и налево с одной-единственной целью – положить как можно больше трупов.

Но соратники вовремя пресекли эту опасность. Они зажали Пантеру вчетвером и отняли у него все оружие, какое только было.

Они, правда, помнили, что руки и ноги Пантеры – оружие не менее смертельное, чем нож или пистолет, но бывший спецназовец не стал обращать это оружие против своих людей.

Он просто вырвался и, прорычав в обычном своем патетическом тоне: «В этом мире остались одни трусы!» – широким шагом направился к кромке леса, не оглядываясь на окрики сзади.

А его соратники уже разрезали веревки, чтобы снять со столбов распятых девушек.

– Обе живы, – с облегчением сказал тот, который первым пошел против Пантеры, и, словно в подтверждение этому, Жанна, с трудом разлепив веки, открыла глаза.

Проблемы с крышей, несвоевременно отъезжающей со своего привычного места наблюдались после катастрофы у многих. Не обошли они стороной и молодого поэта Александра Леонидовича Сергеева, который с некоторых пор стал называть себя Александром Сергеевичем, а тот факт, что он попутно отрастил бакенбарды и стал завивать волосы с помощью бигудей, не оставлял никаких сомнений в том, какого именно Александра Сергеевича он имеет в виду.

Стихи, которые писал поэт Сергеев, были сомнительного достоинства, но он, как и все порядочные графоманы, нисколько не сомневался в своей гениальностью, а критические отзывы списывал исключительно на бездуховность самих критиков и полное отсутствие у них поэтического вкуса.

– Им сказали, что Пушкин гений, а я – нет, вот они и повторяют, как попугаи, – говаривал Александр Леонидович. – А если присмотреться, то и у Пушкина тоже есть неудачные стихи. Наверное, как и у любого, даже у меня.

Те, кто сталкивался с поэтом Сергеевым впервые, думали, что он так прикалывается. Но более длительный опыт общения с ним показывал, что он говорит серьезно и ни капельки не сомневается в своих словах.

Особенно умиляло в этих сентенциях скромное словосочетание «даже у меня».

Серьезные поэты смеялись над Сергеевым, друзья считали его чокнутым, и только некоторые по доброте душевной соглашались подолгу слушать его стихи и даже хвалили их, чтобы зря не обижать человека.

Этих некоторых он как раз и считал настоящими знатоками поэзии.

Однако до катастрофы все эти странности держались в некоторых рамках, которые позволяли общаться с поэтом Сергеевым без эксцессов. Но после туманно ночи с головой у него стало совсем плохо – и не только в переносном смысле, но и в прямом, поскольку он стал завиваться и бредить на тему пластической операции, которая должна превратить его курносый нос в истинно пушкинский.

С пластическими операциями в голодающей Москве были трудности, а поэта тем временем преследовали еще и беды другого рода. Глобальный интернет рухнул в ту же самую туманную ночь, внутримосковский интернет продержался после этого считанные недели, а потом не стало энергии для серверов и сеть накрылась окончательно. А между тем, это была единственная среда, где поэт Сергеев мог публиковать свои творения.

Исчезновение интернета означало для Сергеева потерю читателя и следовательно – впадение в полное ничтожество, ибо литератор, которого никто не читает – это никакой не литератор.

Это обстоятельство подействовало на Александра Леонидовича особенно болезненно – до такой степени, что он даже вызвал на дуэль председателя московского пен-клуба, который отказал Сергееву в материальной помощи. Правда, в тексте вызова Сергеев всюду называл председателя пен-клуба «господином Дантесом», и тот счел возможным уклониться от дуэли на этом основании, поскольку на самом деле его звали иначе.

Друзья, между тем, недоумевали, чего добивался Сергеев, посылая этот вызов. То ли он хотел, чтобы председатель пен-клуба убил его, как Дантес Пушкина, то ли наоборот, он хотел отомстить за Пушкина, убив председателя, как Дантеса.

В старые добрые времена поэта Сергеева могли бы упрятать после этой выходки в психушку, но в те дни, когда это происходило, из психушек, наоборот, выпускали всех, кроме самых опасных буйных сумасшедших, потому что в больнице их было нечем кормить.

Сергееву тоже было нечего есть, но с голоду он не умер. Его друзья завели дачу, и хотя сам поэт не пошевелил пальцем о палец ради урожая, он получил свою долю из общего котла.

И непосредственно вслед за этим разродился новой идеей. Он высказал мысль, что настоящий поэт должен быть помещиком и иметь много земли и крепостных. Тогда ему не придется заботиться о хлебе насущном, и он сможет отдать все силы творчеству.

Друзей несколько покоробила такая постановка вопроса – получалось, что они для поэта Сергеева чуть ли не крепостные. Того и гляди, он их пороть начнет. Однако друзья и на этот раз смолчали, ибо обижаться на больных и убогих – грех.

Но поэт сам заметил, что к нему относятся, как к больному и убогому, и обиделся на лучших друзей смертельно.

И тут ему повезло. Круг знакомств его знакомых был достаточно широк, и через эти связи поэт сошелся с компанией девушек легкого поведения. Причем не каких-нибудь, а бывших пэтэушниц, которые в голодное время нашли применение своим природным достоинствам, да так и остались в этой рыночной нише, устояв в жесткой конкурентной борьбе.

Девушки, которые всегда считали, что настоящая поэзия – это тексты попсовых песен, приняли творчество поэта Сергеева с восторгом, не знающим границ. Тем более, что выглядел он весьма импозантно – вылитый Пушкин, только курносый и с оттопыренными ушами. К тому же девушкам по приколу сказали, что этот поэт – гений, и они поверили. Все в точности так, как говорил сам Сергеев про настоящего Пушкина.

Юные куртизанки охотно слушали Сергеева, подкармливали его и главное – спали с ним, так что поэт впервые за долгие годы смог почувствовать себя Пушкиным не только днем, но и ночью. В интеллигентской среде он почему-то никак не мог найти себе партнершу – очевидно, потому что стихи его дам не прельщали, а больше ничего он им предложить не мог.