litbaza книги онлайнДетективыПроклятый подарок Авроры - Елена Арсеньева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 78
Перейти на страницу:

Несколько мгновений фрау Эмма смотрела на нее своими ничего не выражающими глазами, и Лиза гадала, что она будет сейчас делать: браниться матом или впадет в истерику. Но не произошло ни того, ни другого. Фрау Эмма улыбнулась — причем не злоехидно, а вполне дружелюбно:

— А вы не только красотка и порядочная стерва, но и умница! Если вам повезет и вы уцелеете в военной мясорубке, а потом, после победы красных, вас не поставят к стенке свои же — ну тогда вы еще успеете получить от жизни немало удовольствий. И с каждым годом они будут восприниматься вами все острее, потому что вы научитесь их подобающим образом ценить. Но для того, чтобы выжить, чтобы прежде всего выжить, вы должны расстаться со всякими благоглупостями насчет патриотизма, насчет того, что каждый советский человек должен быть прежде всего колесиком и винтиком… не помню уж там, где и в чем именно, что он обязан думать прежде всего о Родине, а уж потом — о спасении собственной жизни. Вы сейчас — не советский человек. Вы просто женщина, которой надо остаться в живых. А теперь прощайте. От души надеюсь, что наши пути более не пересекутся.

И фрау Эмма махнула на дверь так выразительно, что Лизе не оставалось ничего другого, как выйти вон. Да, собственно, и оставаться больше не было ради чего. Все сказано…

Далекое прошлое

Вначале Андрей Карамзин был похоронен там же, в Малой Валахии, вторым дивизионом, которым командовал. Известие о его гибели дошло и до Петербурга, и до Нижнего Тагила. На сороковой день состоялась панихида во всех тагильских заводах.

Федор Иванович Тютчев, хорошо знавший и Карамзиных, и Аврору, писал дочери:

«Это одно из таких подавляющих несчастий, что по отношению к тем, на кого они обрушиваются, испытываешь, кроме душераздирающей жалости, еще какую-то неловкость и смущение, словно сам чем-то виноват в случившейся катастрофе… Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо — письмо на нескольких страницах, полное жизни, одушевления, веселости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит… Последней тенью на этом горестном фоне послужило то обстоятельство, что во всеобщем сожалении, вызванном печальным концом Андрея Николаевича, не всё было одним сочувствием и состраданием, но примешивалась также и значительная доля осуждения. И, к несчастью, осуждение было обоснованным. Рассказывают, будто Государь, говоря о покойном, прямо сказал, что поторопился произвести его в полковники, а затем стало известно, что командир корпуса генерал Липранди получил официальный выговор за то, что доверил столь значительную воинскую часть офицеру, которому еще недоставало боевого опыта. Представить себе только, что испытал этот несчастный А. Карамзин, когда увидел свой отряд погубленным по собственной вине… и как в эту последнюю минуту, на клочке незнакомой земли, посреди отвратительной толпы, готовой его изрубить, в его памяти пронеслась, как молния, мысль о том существовании, которое от него ускользало: жена, сестры, вся эта жизнь, столь сладкая, столь обильная привязанностями и благоденствием…»

Нижний Новгород, наши дни

Музей находился в здании, которое по всем меркам можно было отнести к ветхому фонду, однако в залах пахло не ветхостью, а сиренью.

— А вот здесь у нас находятся материалы, которые особенно дороги сердцу каждого советского человека, в частности сормовича, — задушевно сказал Иван Петрович Столетов и подвел их к стенду, над которым была надпись: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Стенд был огромный. Нет, ну серьезно — в масштабах районного музея, где рассказывалась история всех сормовских предприятий, перечислялись все знаменитые люди района, — занять целую стену информацией о десятке-другом человек, которые были на фронте во время Великой Отечественной войны… Конечно, в основном здесь рассказывалось о том, как Сормово помогало фронту (ведь Горький находился в тылу), но фронтовикам было уделено очень много внимания. Оказывается, среди сормовичей были и Герои Советского Союза, и кавалеры ордена Славы, и те, кто повторил подвиги Александра Матросова и капитана Гастелло…

Жаль, что этим великолепием особо любоваться было некому. Кроме Алекса и Алёны посетителей в музее практически не оказалось. Правда, около стенда с историей завода «Красное Сормово» зевал какой-то унылый молодой тип с блокнотом, куда с явным отвращением что-то переписывал со стенда. При взгляде на него каждому приходило в голову: наверное, студент-историк или аспирант, небось курсовую пишет или диссер, но с каким отвращением, это же надо! Что ж он там напишет, бедолага?

А впрочем, его проблемы.

Алёна скользила взглядом по фотографиям, отыскивая женские лица. Радистка Зоя Перепелицына, летчица, «ночная ведьма», Ольга Шаповалова, медсестра Анна Поливанова… Рядом почти с каждым снимком военных лет находилась и фотография мирного времени. Иногда их было несколько. Большинство военных снимков запечатлели женщин в форме, явно сделаны были на фронте, но Алёна предполагала, что Лизу Петропавловскую сфотографировать ни в партизанском отряде, ни в Мезенске было невозможно, поэтому искала изображение девушки в цивильном платье 40-х годов. И ошиблась.

Под шапкой «Подвиг Елизаветы Петропавловской (Григорьевой)» оказалось несколько снимков. Один — старика напряженного, даже, можно сказать, исступленного вида. На нем была простая ряса с наперсным православным крестом, однако именно такими Алёна представляла себе воинствующих старообрядцев. Наверное, это и был тот самый отец Игнатий, о котором говорил Алекс, сравнивая его со старцем Лукой. Ну нет, это не Лука, может быть, он в Мезенске и был похожим на него, а здесь — это, пожалуй, боярыня Морозова в мужском обличье! Протопоп Аввакум, только обратившийся в никонианскую веру.

«Отец Игнатий Петропавловский, — гласил текст под снимком, — был родным дедом Елизаветы Петропавловской-Григорьевой. Пользуясь своим положением несправедливо репрессированного при советской власти, он вошел в доверие немецкого командования и использовал это для того, чтобы добывать ценные сведения для партизанского отряда Г. Г. Баскакова. Его явочная квартира была местом встреч подпольщиков, которые работали в Мезенске».

— Mensonge, — прошипел Алекс Вернер над ухом Алёны и продолжил по-французски: — Вранье. Никаким доверием немецких офицеров он не пользовался. Он держал ломбард, куда зашел — и то однажды — всего один немецкий офицер. Это был ваш покорный слуга. Хотя очень может статься, что Эрих Краузе там тоже бывал. А в основном там толклись бедные русские, которые тащили этому Шейлоку последнее, что у них было, сдавали в заклад. Не уверен, забирали ли обратно, но сдавали. Как вы думаете, стоит рассказать ему это? — Он мотнул подбородком в сторону Столетова, который мигом насторожился, услышав иностранную речь, однако по глазам было ясно, что он не понимает ни слова, такой воинственно-растерянный вид у него был.

— Если скажете о ломбарде, нам придется раскрыться, а пока, по-моему, еще рано, — возразила Алёна. — А кто такой Эрих Краузе, о котором вы упомянули?

1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 78
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?