Тревога генерала Ланрезака, получившего донесение из Юи, усилилась. 8 августа он отправил своего начальника штаба генерала Эли д’Уасселя в Витри, чтобы тот доказал главному штабу существование угрозы охвата с фланга, исходящей от правого крыла германских армий. Главный штаб назвал высказанные Ланрезаком опасения «преждевременными»: такой маневр «не соответствовал бы средствам, имеющимся в распоряжении противника». Из Бельгии поступали новые доказательства подготовки мощного наступления, однако творцы «Плана-17» всему находили объяснение: бригады, замеченные в районе Юи, выполняли «особое задание», или источники информации считались «подозрительными», а нападение на Льеж имело целью захват плацдарма «и ничего более». 10 августа в Витри вновь выразили «убеждение в том, что главного наступления немцев через Бельгию не будет».

Озабоченный подготовкой собственного наступления, французский генеральный штаб хотел знать точно, будет ли бельгийская армия сдерживать натиск немцев до присоединения к ней 5-й армии и английских войск. Жоффр отправил к королю Альберту еще одного эмиссара, полковника Адельберта, с личным посланием от президента Пуанкаре, в котором выражалась надежда на «согласованные действия» обеих армий. Прибыв 11 августа в Брюссель, этот офицер получил такой же ответ, что и его предшественники, а именно: если немецкое наступление будет развиваться так, как это предвидит король Альберт, то Бельгия не станет рисковать своей армией, которая окажется отрезанной от Антверпена. Полковник Адельберт, горячий сторонник идеи «порыва», не решался доложить о пессимизме короля главному штабу. Он был избавлен от этой тяжелой обязанности, потому что на следующий день началось сражение, из которого бельгийцы вышли увенчанными славой.

Уланы, пробивавшиеся к Лувену, были встречены у моста в районе Халена мощным огнем спешенных бельгийских кавалеристов под командованием генерала де Витта. Используя своих конников и другие пехотные части, де Витт повторил успех генерала Моргана в Теннесси. С 6 утра до 8 вечера дружные винтовочные залпы его солдат сдерживали непрерывные атаки вооруженных пиками и саблями германских кавалеристов. Поле боя усеяли трупы улан из отборных эскадронов фон Марвица. В конце дня остатки кавалерийского отряда отошли. Славная победа, которую счастливые корреспонденты называли решающей битвой войны, вызвала у бельгийских генералов и их французских коллег прилив энтузиазма: они уже видели себя в Берлине. Полковник Адельберт информировал главный штаб о том, что «отступление германской кавалерии следует считать окончательным. По-видимому, немцы отложили намеченное наступление через центральную часть Бельгии или даже вовсе отказались от подобного намерения».

Оптимизм казался оправданным ввиду продолжающегося сопротивления фортов вокруг Льежа. Каждое утро заголовки бельгийских газет с триумфом возвещали: «Les forts tiennent toujours! Форты будут держаться вечно!» 12 августа, вдень битвы под Халеном, германские осадные орудия, которых немцы так ждали, чтобы покончить с этим хвастовством, наконец-то прибыли.

Льеж был отрезан от окружающего мира, и, когда огромные черные пушки привезли на его окраины и установили неподалеку от фортов, единственными свидетелями этого зрелища были лишь местные жители. Один из них сравнил этих монстров с «обожравшимися слизнями». Словно сидящие на корточках, чудища имели бочкообразные стволы, утолщенные цилиндрами амортизаторов, что уродовали их спины, подобно опухолевым наростам. Орудия стояли, обратив свои пасти к небу. К вечеру 12 августа одно из них было приведено в боевую готовность и нацелено на форт Понтисс. Артиллеристы, закрыв глаза, уши и рты специальными набивными повязками, растянулись ничком на земле, приготовившись к выстрелу, который производился с помощью электричества с расстояния 300 ярдов. В 6:30 вечера Льеж содрогнулся от грохота. Снаряд, описав дугу, поднялся на высоту четырех тысяч футов и через 60 секунд достиг цели. Над фортом выросло громадное коническое облако пыли, дыма и обломков. К этому времени к Льежу уже доставили 305-миллиметровые орудия «Шкода», которые начали обстрел других фортов. За стрельбой с церковных колоколен и аэростатов наблюдали корректировщики. Защитники фортов слышали душераздирающий вой снарядов, с нарастающим ужасом чувствовали, как с каждым выстрелом те ложились все ближе и ближе. Наконец благодаря усилиям корректировщиков снаряды стали с оглушительным грохотом рваться прямо над головой, пробивая бетонные перекрытия. Снова и снова падали снаряды, разрывая людей на куски, удушая едким пороховым дымом. Рушились потолки и галереи; огонь, дым и оглушительный грохот наполнили казематы, солдаты доходили до «истерики, обезумев от ужасного чувства ожидания следующего выстрела».

До того, как в дело вступили пушки, только один форт был взят штурмом. Форт Понтисс, выдержав 45 выстрелов за сутки бомбардировки, оказался настолько разрушенным, что его без труда захватила 13 августа пехота. В тот же день пали еще два форта, а 14 августа — остальные, расположенные на востоке и севере от города. Немцы уничтожили их орудия; путь к северу от города стал свободен. Началось продвижение войск 1-й армии фон Клука.

Затем осадные орудия перебросили к западным фортам. Одно из 420-миллиметровых орудий немцы повезли к форту Лонсэн через весь город. Селестэн Демблон, депутат от Льежа, находился на площади Святого Петра, когда вдруг увидел «артиллерийское орудие таких колоссальных размеров, что даже не верилось глазам… Монстра, разделенного на две части, тащили 36 лошадей. Мостовая сотрясалась. Толпа безмолвно, будто оцепенев от ужаса, наблюдала за перемещением этой фантастической машины. Она медленно пересекла площадь Святого Ламбера, свернула на Театральную площадь, а затем на бульвары Совеньер и Д’Авруа, привлекая зевак своим неторопливым и тяжеловесным движением. Слоны Ганнибала наверняка удивили римлян меньше! Солдаты, сопровождавшие орудия, шагали напряженно, почти с ритуальной торжественностью. Это был Вельзевул в образе пушки! В парке Д’Авруа орудие осторожно собрали и тщательно нацелили на форт. И вот раздался ужасающий грохот; толпу отбросило назад, земля колыхнулась, как при землетрясении, и в окнах окрестных домов вылетели стекла…»

К 16 августа немцы захватили одиннадцать фортов из двенадцати; держался только форт Лонсэн. В перерывах между бомбардировками к генералу Леману шли парламентеры с белыми флагами, требуя капитуляции. Генерал решительно отверг эти предложения. 16 августа немецкий снаряд попал в склад боеприпасов, и форт разнесло взрывом изнутри. Немцы, проникшие в форт через дымящиеся проломы и разбитые бетонные колпаки, обнаружили под обломками стены казавшееся безжизненным тело генерала Лемана. Его адъютант с почерневшим от копоти лицом неподвижно стоял рядом. «Отдайте почести генералу, он мертв», — сказал он. Но Леман был жив, просто потерял сознание. Его привели в чувство и отнесли на носилках к генералу Эммиху. Вручая тому свою саблю, Леман промолвил:

— Я был взят в плен в бессознательном состоянии. Отметьте этот факт в своем донесении.

— Эта сабля достойно защитила вашу военную честь, — ответил Эммих. — Возьмите ее.

Позднее Леман писал королю Альберту из германского плена: «Я бы с радостью отдал свою жизнь, но смерть не приняла меня». Его противники, генералы фон Эммих и Людендорф, были удостоены высшей военной награды Германии — светло-синего с золотом креста «Pour la Mérite».