— Я не бегал за тобой как собачка. Я спокойно ухаживал. Ты же первая начала на меня смотреть так…

— Как это я начала на тебя смотреть? Ты просто изнурил меня своими приставаниями! Проходу не давал! Вот я и смотрела, чтобы ты отвязался.

Ромочка налил себе холодной минералки, выпил целый стакан.

— Ты хотела, чтобы я отвязался? А зачем же тогда сама меня в гости пригласила?

Лариса взвилась:

— Да я тебя пригласила, чтобы Игорь приревновал!

Роман побледнел.

— Это тот плюгавый тип с тупыми анекдотами?

— И ничего он не плюгавый. Если хочешь знать, он веселый и спокойный. В отличие от тебя.

— Даша тоже выгодно отличается от тебя…

Лариса разбила первую тарелку.

Через пару часов семейной разборки осколками посуды был усыпан весь дом. В ходе беседы всплыли имена некой Маши и какого-то Тимофея. Обсуждены склонность Роминого дедушки по материнской линии к нездоровому образу жизни и неврозы Ларисиной тети. Состоялись звонки родителям с известием о немедленном разводе. Дважды молодожены подвергали пытке любимую кошку, пытаясь ее поделить. Складывались чемоданы: сначала немедленно хотела уйти Лара, потом уходил Рома. И в первом, и во втором случае чемоданы почему-то раскрывались и содержимое вываливалось на пол…

Устав от длительной трагедии, Рома налил себе окрошки. Лариса сначала завистливо глядела на него, потом пристроилась с тарелкой рядом. Поели и в полном молчании принялись за уборку помещения. Лариса раскраснелась и даже начала напевать что-то. Она была сейчас такая хорошенькая, что Роман не выдержал и обнял ее. Жена прижалась к его груди и тихо вздохнула. Поцелуй был долгим и жарким.

Значительно позже, лежа в полудреме, Роман вдруг вспомнил:

— Лара! А чего ты днем плакала? Что произошло-то?

— Не знаю… Настроение плохое было. Еще с утра.

— Но от чего?

— Да я и не помню. Жизнь показалась такой мрачной…

— Да с чего? По телевизору что увидела или сон приснился?

— Ой! Вспомнила! Знаешь, я проснулась. Обрадовалась, что завтра будем на море. Пошла принять душ. Смотрю, на носу прыщик. Кошмарный такой. Ужас! Нам ехать, все такое красивое будет вокруг — море, пальмы… А я с прыщом на носу. Прямо жить не захотелось.

И сказав это, Лариса уснула. А Рома еще долго ворочался и вздыхал, размышляя о загадочной женской душе.

Степан Васильчиков влюбился. Красивый, воспитанный и элегантный, как сицилийский мафиози, он скромно трудился в преподавательской должности одного из гуманитарных вузов и не помышлял о безумных страстях. В свободное время он предавался таким недорогим удовольствиям, как просмотр элитарного кино и выезд на дачный участок.

И тут грянула любовь. Грянула она в прямом смысле разухабистой музычкой из приемника такси. Известно, что во всех машинах нашего отечества звучит то, что ныне гордо именуется шансоном. После вступления на трех аккордах Степан услышал удивительный голос. Мягкий, хрипловатый, тоскливый и веселый одновременно. С неподражаемым шармом певица выводила: «А я девчонкой гордою была, на шконке я три года провела и за любовь свою платила…» А после этого диджей объявил: «Вы прослушали неподражаемую Мусю Отморозкину». И с этой минуты почитатель Шумана, любитель Свиридова и завсегдатай консерваторских вечеров лихорадочно крутил настройку приемника в поисках удивительного голоса прелестной Отморозкиной. Родители Васильчикова с ужасом обнаружили, что их сын сходит с ума: из его комнаты доносилось то «Финка блеснула в лунных лучах…», то «Все пересылки да пересылки — долог этапами путь…»

— Степушка! — упрашивала мама влюбленного сына. — Не слушай ты этот кошмар, поставь Брамса!

Но Степан тяжело вздыхал и вновь ставил диск с волшебным голосом, купленный где-то на раскладке. И вновь из-за стены доносилось: «Пацанка мента полюбила и всю свою хевру сдала…»

— Он попал в дурную компанию! — шептала мама папе по ночам. — Его завербовали бандиты в свою шайку…

Родители пили валерьянку, а Васильчиков метался по комнате. Открывал окно, и в сладком запахе жасмина и бензиновых выхлопов перед ним представал неопределенный, но прекрасный облик Муси…

Возможно, эта влюбленность растворилась бы в голубом летнем эфире вместе со звуками блатной музыки, если бы не упорный характер Васильчикова. В течение месяца он обзванивал знакомых, отслеживал объявления в газетах и слушал рекламу на радио. В результате он узнал, что девушка его мечты часто выступает в ночном клубе «Шухер».

Представление о подобных заведениях Степан получил в основном из различных отечественных детективов, а потому решил, что в таком месте его сразу вычислят как чужака. Хорошо, если просто выведут с позором, а если примут за сотрудника органов внутренних дел? И Васильчиков со всей тщательностью научного работника принялся за создание достоверного образа. Он отыскал словари блатного арго, изучил множество фильмов и кассет. В результате, как ему казалось, он прилично овладел криминальным языком. Степан уже не путал «кумар» с «кумом», «барыгу» с «барышником», а «фармазона» с «фраером». Внешность тоже пришлось подредактировать. Справедливо рассудив, что ныне вряд ли кто из почтенного криминального сословия явится в ресторан в телогрейке и кирзачах, он остановился на элегантной униформе братвы: черной рубашке и белом шелковом шарфе… Будучи любителем исторических анекдотов, Степан не мог не вспомнить, что на черные сорочки существует негласный запрет в высших сферах. Ведь именно эту одежду в начале прошлого века предпочитала сицилийская мафия.

В судьбоносный вечер Степан залил волосы гелем и расчесал их на косой пробор, обмотал шею шарфом, и сам себе показался вылитым Остапом Бендером. Хотя похож он был на молодого Де Ниро из «Крестного отца». Не искушенная в тонкостях современного криминального этикета, мама Васильчикова осталась довольна.

— Ах, Степушка! Наконец-то ты прилично выглядишь… А то все свитера да футболки. А сейчас прямо на человека похож!

К «Шухеру» Степана подвез с шиком на черном лимузине приятель, который работал водителем у бизнесмена. Степушка был человек не совсем дикий и в ночных клубах пару раз бывал, конечно. Поэтому он довольно спокойно прошел в зал и разместился за столиком среди журчащих фонтанных струй, щебечущих заморских птиц и стенных росписей с щедрой позолотой. Первым испытанием оказалась беседа с официантом. Степа набрал побольше воздуха и произнес медленно, с растяжкой:

— Вот что, сынок, мне чем-нибудь оттолкнуться набросай! И керосину высший сорт…

Официант замер в почтительном недоумении.

— Ты чего, братан, зыришь как на понедельника? Я ж тебе не старший дворник!

Официант беспомощно задергался, и на подмогу к нему прибежал бармен. Степан занервничал и добавил металла в голос: