Тави несколько раз с силой надавила на виски. Боль перекатывалась внутри черепа, словно пустая бочка, куда для пущего грохота кинули несколько увесистых булыжников. Тем не менее все ее свечи горели успокаивающе-ровно, внутри нарисованной спирали копилась сила, готовая в любой момент выплеснуться на подступающего врага. Чародеи Радуги не случайно считали предметное колдовство детством. Слишком уж легко нарушить тонкий баланс, слишком уж просто опрокинуть с таким трудом возведенное сплетение сил, в реальном бою волшебник-«предметник» не имеет никаких шансов против того, кто оперирует мыслеобразами, мгновенно творя заклятья исключительно в собственном воображении. Азбука боевой магии. Однако…

Если отрешиться от мертвых схем и догм, от раз и навсегда затверженных узоров магических пента-, гекса-и октограмм, если как следует поискать в давно заброшенных самими магами Семицветья областях, как следует порыться там, где сами они уже не почитают встретить ничего интересного, то натыкаешься на поразительные вещи. Старые слуги Радуги, духи и низшие демоны, неупокоенные мертвецы, души погибших на белых алтарях эльфов, орков, гномов, кобольдов, Дану и иных, столетиями копившие ненависть в бесплодных блужданиях по мертвым равнинам, где нет ничего, кроме хаотического нагромождения скал. Души не могут умереть второй смертью, несмотря на все свои муки. Они терзаются от голода и жажды, от холода и жары, они чувствуют боль, но умереть уже не могут. И не в силах никак защитить себя. Страшная это вещь – умереть под жертвенными ножами… Лучше, гораздо лучше самому покончить с собой. Заранее.

Вот эти-то существа и стали для Тави источником силы. Их трудно вызвать, их мощь невелика, потребовались долгие изыскания в поисках наилучшей графической формы для преображения силы; пришлось отринуть все аксиомы и постулаты начертательной магометрии, прежде чем она отыскала удовлетворившую ее форму ритуала. И сейчас – впервые в жизни! – готовилась опробовать свои идеи на практике. На Сидри она не оглядывалась. Самое последнее дело – пытаться еще до начала боя отыскать себе дорожку, по которой станешь уносить ноги.

Чудища подобрались уже настолько близко, что она начинала ощущать не только их ауру, но и их самих. Запах смерти. Это не выразишь никакими словами. На поле боя пахнет кровью, выпавшими из распоротых животов внутренностями, тому подобным, но никак не «смертью». Даже когда налетают кроволюбки – пить кровь, или кошмарники – терзать еще живых, на смертном поле пахнет вонью их немытых тел. Сама же Смерть запаха, как такового, не имеет. Поэтому, когда маги говорят о нем, понимать их следует метафизически.

Тави искала цель. Тучи совсем сгустились, еще немного – и Радуге не понадобится даже нападать. Все сделает Смертный Ливень. Злая тьма была только на руку медленно приближавшимся созданиям. Помимо всего прочего, они питаются и ужасом собственных жертв, как многие магические существа. Не поддашься внушаемому страху – считай, полдела уже сделано.

– В-вы т-там уж их п-прид-держите, – Сидри заикался от страха, но дело свое делал. И руки его не дрожали. А голос – что голос! Воздушные колебания, не больше. Пусть себе дрожит.

«Есть! Поймала!» – Тави стояла зажмурившись – глаза немилосердно жгло, если держать их открытыми, аура голодного зла сгустилась до такой степени, что начинала разъедать слизистую. Скоро станет трудно дышать.

Она чувствовала нетерпение Кана. И все-таки медлила, в который раз проверяя прицел. Первую тварь – ту самую, что завывала на болотах, – она должна вынести с первого выстрела. На другой шансов уже не будет. После чего ее сабля, меч Кана и топор Сидри должны справиться со второй.

Она помнила призрачный хобот, протянувшийся к священнику из тумана. И сейчас перед ее закрытыми глазами между кустов орешника плавно скользил такой же точно, бесплотный, сизый – неважно, что на самом деле чудовище выглядит совсем не так. Для этого колдовства – неважно. Пусть будет летающим хоботом. Никакой разницы. Если бы она выжала тогда из трупа священника больше о его убийце – тогда можно было б сплести сложное заклятье, бьющее по уязвимым местам монстра. А так придется вести бой по принципу «сила солому ломит».

Да, вот оно. Второе чуть сзади, но на него отвлекаться сейчас нельзя. Ну, пора, Тави!

Белый стек резко взлетел вверх. Таково предметное чародейство – не обойтись без выспренных жестов…

Белый дым от черных свечек окрасился изнутри алым. Сотни замогильных голосов забубнили, забормотали на множестве языков и наречий свои проклятья Радуге.

Жидкость в чашечках вскипела, запах чеснока стал нестерпимым. Тави услышала, как рядом ругнулся Кан. Даже Вольному пришлось несладко.

Поток серых призраков хлынул из распахнувшихся в алом дыму ворот. Тави ощутила мучительный позыв к рвоте – даже чеснок не мог преодолеть отвратительный смрад гниения. На поляне стало темно, словно ночью.

Бормочущие, проклинающие, стенающие тени неслись вперед. Будь там сейчас опытный маг-некромант Радуги, он и без всякого предметного колдовства повернул бы их назад. Наверное, так и случилось бы, избери Тави целью двух волшебников, что – быть может – все еще оставались где-то там, на краю топей. Но удар был направлен в бездушную тварь, и даже самому опытному магу надо было предварительно разобраться в тонкостях обряда вызывания, прежде чем ставить щит. Поставить же Щит Абсолютный по силам было лишь Верховным Магам да еще, может, двум-трем чародеям во всей Радуге.

За кустами орешника ослепительно полыхнуло. К бугрящимся тучами небесам рванулся пламенный столб – чистого белого огня. Земля содрогнулась так, что Тави едва удержалась на ногах. Во имя всех сил, что произошло?! Никакого огня там не должно было быть в принципе. Откуда?! Бесплотные тени, они не властны были над живым огнем!..

В зарослях взвыло. Пламенный смерч заколебался, жадно обгладывая склоны, в лицо волшебнице ударил ветер, задрожали огоньки свечей, один за другим умирая под неистовым напором. Алый столб дыма задрожал, вихрь рвал его на мелкие кусочки, врата стремительно закрывались, и вся ярость вырванных из преисподней теней должна была обернуться против вызвавшей их, однако вместо этого из орешника вырвалась наполовину охваченная огнем фигура.

Да, так и есть. Мертвый священник. Полусгоревшая, когда-то белая ряса, сейчас вся в грязи, копоти и засохшей крови. Вместо глаз – два застывших кровавых сгустка. Руки вытянуты вперед…

Пробитые насквозь ладони. Кровь давно запеклась, застыв словно гнездо обвивших руки алых червей. Рот – из-за надрезанной самой Тави кожи возле ушей трупа – скалится в жуткой усмешке. Этого монстра сотворила она самолично, и теперь никакие заклятия на него не подействуют.

Дым угасших черных свечек ввинчивался обратно в землю, она всасывала его с хриплым бульканьем, поток рвущихся на свободу теней иссяк; мертвец одним прыжком оказался возле тщательно вычерченной спирали, пинком ноги отшвырнул чашки; в тот же миг Кан-Торог атаковал.

Атака Вольного – это неразличимый глазом блеск летящего быстрее мысли оружия, это запаздывающий за сталью стон рассеченного воздуха, это смерть, опережающая взгляд. Это удар без сомнений и колебаний, удар, который убивает сразу и не требует повторения. Меч Кана должен был напрочь снести голову их вчерашнему спутнику, однако мертвец успел вскинуть руку. Сталь звякнула о сталь и Кан-Торог пошатнулся, отступив на шаг.