— Э... Значит, это хорошо оплачивается. Я хочу сказать, шоу-керамисты?

Она покачала головой:

— Поступления совершенно никудышные. Но ему всякий раз кажется, что завтра будет большое шоу, и он твердит не переставая, что вот-вот получит постоянный ангажемент в таком-то клубе или, может, поедет на такую-то ярмарку, и одни и те же люди станут приглашать его снова и снова. Правду сказать, он этим просто одержим.

"Зарабатыванием на жизнь?" — подумал Пол, но не спросил.

— Похоже, он довольно серьезно к этому относится, — рискнул предположить он вслух.

— Да это же глупо! — отрезала Софи. — Или ты собираешься быть нонконформистом, и тогда тебе плевать на всякую скучную муру, или найди себе работу в офисе.

Тут Полу пришло в голову, что шоумен-горшечник Шаз вдруг заинтересовался скучными и постыдными деньгами, потому что решил несколько остепениться, как это бывает с людьми, у которых складываются серьезные отношения с видами на будущее. Галлюцинаторная картина: горшечник (которому мысленный взор Пола придал сильное семейное сходство с кланом Тэннеров) рыщет по универмагу "Лора Эшли" в поисках ткани на занавески для переднего окна автобуса — пришлась как обухом по голове. Потребовалось немало усилий, чтобы вернуться к реальности.

— Наверное, — сказал он и замолчал. Вот она, ниспосланная небом возможность вогнать клин-другой, но почему-то Полу не хотелось этого делать. Если быть предельно честным, он был на стороне горшечника. — Но это, наверное, трудно, — осторожно продолжил он. — Отыскать нужное равновесие. С одной стороны, артистичность и самобытность, с другой — овсянка и рулоны туалетной бумаги. Это просто Жизнь.

Софи снова шумно вдохнула.

— Что ж, честно говоря, я и не ожидала, что ты поймешь. На крохотную долю секунды, ровно на столько, сколько требуется фотону, чтобы преодолеть путь в ярд, Пол поймал себя на мысли: а может быть, во всех этих эмоциональных бурях хуже всего приходится самому шоумену-горшечнику. Но от этой мысли он отмахнулся мухобойкой жалости к себе.

— Ну, по правде сказать, для меня это темный лес. Эй, послушай-ка. Кажется, что-то происходит.

Изнутри загремели скобяные изделия, дверь приотворилась, и, проскользнув в щелку, мистер Уэлс поскорее ее закрыл. В руках у него был большой чемодан, на ремне через плечо висела большая дорожная сумка.

— Ладно, — слегка задыхаясь, сказал он. — Пора ехать.

Ровно в этот момент к обочине подкатил большой желтый микроавтобус. Пол успел краем глаза углядеть пугающий отблеск красного глаза и солнечный блик на бивне, но тут мистер Уэлс поспешно загнал их через задние двери в салон.

Микроавтобус оказался комфортабельным, почти роскошным: глубокое, точь-в-точь из мужского клуба кожаное кресло для мистера Уэлса, два самолетных кресла для Софи и Пола. На столике в середине (который, надо сказать, умудрялся стоять совершенно неподвижно, когда микроавтобус, трогая от обочины, развил скорость в несколько раз больше световой) — изысканный континентальный завтрак: круассаны, кексы, нарезанные тонкими ломтиками немецкие сардельки и голландский сыр, маленькие французские булочки с кусочками шоколада внутри, кувшин апельсинового сока и термос с кофе.

— Угощайтесь, — предложил мистер Уэлс, открывая чемодан и доставая кипу бумаг. — Я уже позавтракал.

Через минуту-другую Софи наклонилась к столу и налила себе стакан апельсинового сока. Полу, которого внезапно обуял голод, не терпелось навалить себе побольше и начать уписывать за обе щеки, оказывая особое внимание булочкам с шоколадом, но почему-то он не хотел прикасаться кеде. В конце концов, он взял ближайший круассан и стал грызть — без масла. Микроавтобус шел, казалось, на девяносто, с частыми и внезапными торможениями перед светофорами и пешеходными переходами, но еда и стол не двигались ни на миллиметр.

— Нам понадобится около пяти часов, чтобы прибыть на место, — сказал мистер Уэлс. — Мне следовало бы посоветовать вам прихватить что-нибудь почитать. Чуть позже я расскажу, что мы будем делать, но сначала мне нужно покончить с этой макулатурой. Если хотите, можете поспать.

"Пять часов, — подумал Пол, — вот черт!" Сидеть без перерыва на одном месте в движущемся транспорте — то, что он умеет делать хуже всего. Впрочем, даже будь у него с собой книга, он все равно не смог бы читать. Софи, влив в себя апельсиновый сок, открыла сумочку (он впервые видел у нее такой предмет) и достала толстый альбом в бумажной обложке. "Обливная глазурь против Франко, — прочел он, скосив глаза. — Тенденции в керамике в период Гражданской войны в Испании". Но уже через пять минут Софи убрала альбом, даже не заложив страницу, и это было самое лучшее, что случилось с Полом за весь день. Особой сонливости он не чувствовал, но в какой-то момент, наверное, все-таки закрыл глаза, потому что провалился в сон. Ему снилось, что он сидит в самолетном кресле в салоне желтого микроавтобуса, который ранним утром несется с немыслимой скоростью по окраинам Лондона. А рядом с ним сидит худая девушка (чье имя вдруг выскользнуло у него из головы) и крепко спит, совершенно мертвая для мира. Поэтому она не слышит беседы, которую ведут профессор Ваншпее и высокая сухопарая женщина с акцентом Новой Англии (Пол был почти уверен, что это графиня Джуди, партнер, отвечающий за индустрию развлечений и законная Королева Фей).

— Я по-прежнему считаю, что мы должны что-нибудь предпринять, — сказала графиня Джуди. — Это просто нечестно. Мы не можем позволить ему снова безнаказанно такое проделать.

Профессор иронически улыбнулся:

— Это необходимо. Один из нас должен был уйти. Вышло так, что это Джон. Бизнес есть бизнес.

— Так ли это было необходимо? — Графиня поджала тонкие губы. — Я в этом не уверена. К тому же у нас есть только его слово, не более того.

— Он не стал бы лгать. Только не нам. Графиня задумалась, а потом сказала:

— И те бедные мальчики. Даже если вы правы относительно Джона, тут он зашел слишком далеко.

— Бизнес есть бизнес, — смущенно отозвался профессор.

— Я вас умоляю, Тео. — Графиня как будто была совсем им недовольна. — Спорить я с вами не стану, во всяком случае сейчас. Но это определенно не должно повториться, не с этими двумя. Кстати, они гораздо более ценные.

Профессор улыбнулся.

— Любопытно. Не будь они такими для нас ценными... — он помедлил на этом последнем слове, — так ли бы вы стали ратовать в их защиту?

— Это гадкие слова, Тео. Вы же хорошо меня знаете. Профессор признал свой недостаток, слегка наклонив голову.

— Иными словами, не имеет значения, — добавил он. — Ваше замечание совершенно справедливо, они действительно ценные, и мне бы не хотелось, чтобы с ними что-то случилось. То есть я не убежден, что с ними должно что-то случиться. Впрочем, разумеется, не мне тягаться с вами интуицией в таких вещах...

— Тео, — предостерегающе проговорила графиня.