Сато кивнул. Ник посмотрел сквозь глазные прорези своего нового головного убора. Уши у него были закрыты, но микрофоны принимали наружные звуки, обеспечивая радиосвязь с Сато и остальными, — им отводилась бывшая ложа для прессы. На шлем-маске кроме двустороннего микрофона имелась миниатюрная 3D-камера, так что Сато и прочие могли следить за всем, что Ник видит и слышит… если только ему не отрежут голову и не утащат куда-нибудь.

Ник принялся натягивать свою уличную одежду, — кевларовые перчатки в последнюю очередь. Полански подошел к нему, включил микрофоны и камеры, отступил в сторону и сложил руки на груди. Вид у директора был мрачный.

— Мы идем навстречу советнику Накамуре, мистер Боттом, но неужели допрос этого конкретного заключенного стоит таких хлопот?

— Может быть, и нет, — сказал Ник.

Закончив одеваться, он пошевелил руками и пальцами, покрутил головой. Ощущение было такое, будто его завернули в усаживающуюся обертку из металлопластика. Тело начинало потеть под кевларовой броней.

— Ну что ж, вперед, — произнес он.

Он прошел через дверь в стене центрального поля и начал долгий путь по игровой площадке. Лачуга Делроя Брауна находилась на первом уровне, за основной базой, на полпути до конца поля. Наркодилер со сроком всего в три года, Браун вообще-то не заслуживал такого хорошего места, но у него были и другие отсидки, за более серьезные преступления; кроме того, он имел здесь дружков.

Ник не оглядывался через плечо, но знал, что Сато стоит за зеркальным пуленепробиваемым стеклом помещения на втором уровне, где прежде был ВИП-ресторан. Теперь его превратили в снайперское гнездо.

Когда «Курс-филд» превратили в тюрьму под открытым небом, игровое поле первое время оставалось незанятым и предназначалось для физических упражнений. Теперь и внутреннее, и внешнее поля[76](травы на том и другом не осталось) были заставлены палатками из одеял, коробками, лачугами из подобранных на свалке листов жести, сооружениями из всевозможных отходов. Здесь жили новички и всякая шваль, чьи убогие жилища не имели защиты от непогоды. Над «Курс-филдом» никогда не было крыши — ни съемной, ни какой-либо другой. Черным заключенным достались лучшие места — крытый участок за основной базой, протянувшийся за пределы скамеек запасных первой и второй баз. Белым принадлежали крытые участки в левой части трибун, на первом и на втором ярусах. Латины владели обоими ярусами правой части и открытыми трибунами в центре, которые прежде назывались «Рокпайл».[77]Обитатели этой зоны так и звали ее до сих пор.

Дорогие закрытые люкс-ложи стали помещениями без окон для ВИП-заключенных, которые платили за них директору и охранникам сумасшедшие деньги. А на третьем ярусе выросли лачуги и палатки, где обитали эксцентричные и пожилые заключенные, желавшие лишь одного: чтобы от них отстали на хрен.

От двери в стене центрального поля к основной базе, мимо лачуг, шло нечто вроде тропинки, и Ник зашагал по ней. Из палаток и коробок на него смотрели мрачные лица, но никто не приблизился. Если расстояние между заключенным и посетителем уменьшалось до шести футов, следовало ждать выстрела.

Путь был долгим, и Ник так разогрелся под кевларовой оберткой, что чуть не падал в обморок. Он знал правило: если заключенные, один или несколько, нападают на тебя с колющим оружием — сворачивайся в клубок, закрывай лицо кевларовыми руками, и пусть твой снайпер-секундант делает свое дело, пока тебя пытаются заколоть. Когда всех застрелят, вскакивай на ноги и быстрее света мчись к ближайшему выходу.

Вот только ближайший выход был в четырехстах футах — Ника от него отделяли внутреннее и внешнее поле.

Ник остановился примерно там, где раньше помещалась основная база, и вгляделся в трибуны. Ограничительная сетка осталась на прежнем месте, как в дотюремные времена. Это место поразило Ника: раньше он видел его только в цифровом варианте, наблюдая летом по телевизору за играми «Рокиз».[78]Большинство людей считали, что запрет на посещение зрелищ означает конец профессионального спорта, но трансляции всех спортивных игр и состязаний в цифровом трехмерном формате оказались популярнее живых версий. Одной из причин, вероятно, было мастерство игроков: в новой команде «Колорадо рокиз» числились Данте Бикетте, Ларри Уокер, Андрес Галаррага и Вини Кастилья — все они выступали за команду приблизительно сорока годами ранее. В главной бейсбольной лиге требовалось лишь, чтобы заявленный виртуальный игрок играл за команду когда-либо в прошлом и мог быть воссоздан для игры только за одну из команд. «Бруклин доджерс», например, триумфально вернулись на сцену с Сэнди Куфаксом, Доном Дрисдейлом, Джеки Робинсоном, Дьюком Снайдер, Пи Ви Ризом, Джилом Ходжесом и остальные. Эти «Доджерс» выходили против «Нью-Йорк янкиз», у которых играли Дерек Джетер, Микки Мантл, Роджер Мэрис (настроенный на лучший год своей карьеры), Лу Гериг, Дуайт Гуден и Бейб Рут. О точности соответствия оригиналу виртуальных игроков и составов команд главной лиги шли постоянные споры, но бейсбольные болельщики любили эпоху возрождения. Лишь немногие хотели бы вернуться к накачанным стероидами игрокам последних, отмеченных скандалами десятилетий живой игры.

Ник, как и его старик, обожал бокс и часто смотрел «Пятничные бои», в которых молодой Кассиус Клей дрался, скажем, с Роки Марциано или Джеком Джонсоном…

— Боттом-сан, вы видите? — прошептал голос Сато в ухо Нику. — К вам справа приближается человек.

Ник развернулся.

Незнакомец, направлявшийся к нему из палаточно-хибарочного городка, был высоким, тощим, седоволосым, темнокожим и старым. Одет он был в мешковатые шорты цвета хаки, сандалии и безупречную белую рубашку. Шел старик медленно, но чуть ли не царственной походкой. Остановившись футах в семи от Ника, он раскрыл ладони — мол, руки мои пусты.

— Добро пожаловать, сэр, в наш скромный мир «Курс-филда», sans[79]бейсбол, sans болельщики, sans хот-доги и попкорн, sans пиво «Курс», sans что угодно, кроме осужденных преступников, включая и меня, сэр.

Старик слегка, но не без изящества наклонил голову. Голос его был сочным, басовитым, низким, чарующим — как у некоторых актеров, игравших в шекспировских трагедиях, и у старых спортивных комментаторов.

Ник слабо кивнул, но оглянулся, обшаривая взглядом пространство и задаваясь вопросом, не обман ли это, не хотят ли его зачем-то заманить в ловушку. Двигайся, подсказывал ему мозг. Двигайся, идиот.

— Меня зовут Душевный Папочка, — сказал старик. — А позвольте узнать ваше имя, сэр?

«Двигайся, двигайся»: ничего хорошего не будет, если назвать свое имя выжившему из ума старому преступнику.