честен с тобой. Хоть Солженицын имеет такой же ранг, как и у тебя, но он пятикурсник и у него было больше времени на изучение магии. И я говорю не про Академию, а про то, что его род насчитывает тысячелетнюю историю, и в их закромах по-любому есть знания, недоступные обычным смертным. К тому же у него есть боевой опыт. Прошедшая гражданская война не была простой прогулкой.

— Его там не было! — сказал Матвеев, сильно удивив меня.

— Что ты имеешь ввиду?

— На войне был его сводный брат, рожденный от рабыни. Сам же Солженицын занимался тем, что портил девок.

— Я так понимаю, одной из них была твоя сестра? — Он кивнул. — Но скажи, чем ты поможешь ей если погибнешь?

— Князь, я благодарен Вам за помощь. Но Вы меня бесите. Весь такой благородный, смотрите на меня и слушайтесь. Но что бы Вы делали будь на моём месте? Моей сестре всего девять! Вы бы смогли это простить?

Меня словно водой окатили. Никто не сказал мне возврат. «А с другой стороны, так ли он важен?» Ведь почти всё, что сказал Матвеев, имело место быть. «Нахрен я пришёл к нему? И почему я не могу сейчас просто развернуться и уйти?» — задавал я себе вопросы.

Тяжело вздохнув, я посмотрел на часы. До конца урока оставался ещё час. И ещё пол часа до начала дуэли.

* * *

— Ты где был? — спросила меня Ланель. — Я уже начала думать, что ты не придёшь на дуэль.

— Появились важные дела, — ответил я.

На арене уже стоял студент огненного факультета, и учитывая, что это был не Матвеев, я понял, что это Солженицын. И стоило мне нормально усесться, как с другой стороны арены я увидел идущего в центр Матвеева.

После чего к ним вышел ректор Академии. Он поднял руку вверх, призывая всех замолчать, и, когда стало достаточно тихо, он, усилив свой голос, произнёс.

— Прежде чем начинать проверку дуэлянтов, я обязан предложить сторонам примириться, — произнёс Меньшиков.

Первым ответил Солженицын.

— Я не вижу варианта для мирного урегулирования конфликта.

После чего настала очередь отвечать Матвееву.

— Я покорно прошу прощения за вызов, — сказал он, склонившись на колено и протягивая клинок гардой вперед.

Со стороны арены понеслись грязные ругательства. Но в основном кричали простолюдины, которые, наверное, хотели увидеть, как не благородный сражается с дворянином.

Моё феноменальное зрение помогло мне увидеть, как скривился Солженицын. Он взял за гарду клинок Матвеева и резко дёрнул на себя. Из ладоней Матвеева появилась кровь, после чего он поднял руку ладонью вверх. Таким образом все традиции и нормы дуэльного кодекса были соблюдены.

— Странно, — задумчиво сказала Ланель, — я была уверена, что дуэль состоится.

— Как и я, — вторила ей Романова.

Я же сидел и молчал. У меня ещё стоял перед глазами прошедший час.

* * *

— Нет, — ответил я, — такого бы я не простил.

— Так чего же Вы хотите от меня? — спросил Матвеев.

Немного подумав, я решил продемонстрировать разницу в умениях. Вытащив клинок, я сказал.

— Нападай.

Дважды просить его не нужно было, и он нанёс диагональный удар, который я отбил, став ожидать следующей атаки. Но Матвеев словно завис.

— Ты что, собирался графа победить одним ударом? — воскликнув спросил я.

Это послужило спусковым крючком для него, и он перешёл в атаку. Мне почти не приходилось двигаться с места. Уровень его подготовки был никаким от слова «совсем».

Дав ему пять минут на проведение хоть одной нормальной атаки, в течение которых я лишь отбивал или парировал его удары, понял, что это не возымеет действия. Слишком твердолобый. Слишком обозленный. И в Матвееве этого СЛИШКОМ было много.

Тогда я решил пойти вторым вариантом.

— Ты сильно облокотился на ногу, — произнёс я, прежде чем оставить порез на его ноге. Однако это его ещё больше разозлило. И он начал атаковать ещё быстрее, но тем самым у него появилось очень много открытых мест. Ещё через минуту я нанёс порез на другой ноге.

— Я тебя ещё раз спрашиваю, — задал я вопрос, отбивая очередной колющий удар, — ты хочешь умереть, не отомстив за сестру?

— Нет, это Солженицын умрёт. Бог всё видит! — Он заметил, как я скривился. Дворяне с молоком матери впитывали, что никакого Бога нет. Есть только энергия, есть только Стихия.

— Где был твой Бог, когда насиловали твою сестру? — спросил я, провоцируя его на эмоции. — Я тебя спрашиваю! Где он был? — Матвеев всё ещё не отвечал. — Не знаешь? Так почему ты решил, что он тебе поможет на дуэли?

«Вжых» — и я нанёс колющий удар ему в плечо, желая уже прекратить сражение. Но Матвеев, словно бык на красный цвет, пёр на меня.

Он занёс рапиру для удара, словно собирается нанести рубящий удар по мне. И я, вместо того, чтобы разорвать дистанцию, наоборот подскочил к Матвееву, нанизав его на клинок. Резко выдернув его, я взмахнул рапирой, сбрызгивая с неё кровь.

Матвеев тем временем смотрел на грудь, из которой ручейком текла кровь. И когда он стал заваливаться, я подхватил его.

— Скажи мне, что изменится умри ты на арене? Думаешь тебя будут воспевать как героя благородные девы? Или может твоей сестре и родителям станет легче?

— Зачем ты убил меня? — спросил он, зажимая рану. Не знаю о чём он думал, но он постарался поднять клинок и нанести удар по мне. Должен признать, у него это могло получиться, но, вероятно, его пальцы стали неметь, и он выронил рапиру. — Даже сейчас не сдаешься! Исцеление, — усмехнувшись, произнес я. — Надеюсь ты запомнил это чувство. Чувство приближающейся смерти. Скоро ты ощутишь его вновь. И если ты питаешь надежду на то, что на арене профессора не дадут тебе погибнуть, то ты ошибаешься. Сегодня ты умрёшь в назидание остальным простолюдинам. Чтобы такие, как ты, знали своё место!

Матвеев зло посмотрел на меня и, словно не был только что ранен, поднялся на ноги.

Я же тем временем сел на лавку, стирая кровь со своего клинка. И уже потеряв надежду увидеть зачатки разума, услышал.

— Спасибо за науку, Де Тьер, — поклонившись мне, сказал Матвеев.

* * *

Пока я шёл в сторону выхода с территории Академии, я думал над тем, правильно ли я сделал, не предложив Матвееву стать моим слугой. Ведь задай я ему тогда вопрос, имел все шансы получить положительный ответ.

Заметив своих воинов, я направился в их сторону.

— А где Зес? — спросил я.

— Просил простить, но у Ерби подтянулась температура и он остался с ней.

— Что-то серьёзное? — спросил я.

— Не могу знать, однако если бы