Тимур, наоборот, ходит в садик. Правда, до сих пор до тихого часа, потом мама приезжает на машине, беспокоится, что он устаёт. А он вовсе не устаёт!

     – У Тимы а-да-пта-ци-я, – авторитетно сказала Синичка и ласково погладила брата по голове.

      «Адаптация» – с ума сойти! Четырёх лет нет человеку…

     – Панфилий чуть не сожрал Изота, – как ни в чём не бывало продолжила Синичка.

     Изот, а чтобы было понятно – это не обыкновенный волнистый попугай, а названный греческим именем, означающим «полный жизни». Откуда тогда ещё трёхлетняя Синичка узнала об этом, Богдан наверняка не выяснил, подозревал канал «История».

     Рассказала и про жизнь лично её лошадки – карликовой фалабеллы. Лошадей Синичка любила, так же, как и все домочадцы, но… естественно, опасалась. Тимур уже уверенно держался в седле, на неизменной Ромашке. Тёмыч справлялся с управлением степенного Султана, а Синичке досталась малышка, в холке едва достигающая семидесяти сантиметров – такая же добродушная и умненькая, как её хозяйка. Дочка похвасталась новым платьем, игрушкой, яркой подушкой для сладких-сладких снов, а откуда синяк на коленке – не призналась.

     Лишь через два с лишним часа Жене удалось уложить взволнованный детский сад спать. Тёмыч на правах взрослого порывался остаться с родителями, обсудить прошедшую охоту с отцом. Женя была непреклонна. Спать! Богдан только руками развёл, мол, маму надо слушаться – закон.

     Крош спустилась со второго этажа, где помимо огромной гостиной, превратившейся в игровую зону, расположились четыре спальни. Каждому ребёнку и родительская. Тёмыч перебрался в свою комнату, как только переехали в новый дом. Тимур уже в девять месяцев спал отдельно, крепко, без капризов и всю ночь. Синичка только-только привыкла ко сну не в родительской спальне, впрочем, случались эксцессы – дочка приходила среди ночи, забиралась между мамой и папой, в случае, если её пытались отнести к себе – заходилась отчаянным плачем.

     Мысли Богдана подтвердила Крош:

     – Синичка согласилась спать только с нами, – она наклонила голову, испытывающе смотря на мужа.

     – Ожидаемо.

     – Ах, ожидаемо?! – недовольно фыркнула Женька. – Ожидаемо ему!

     – Крош… – в общем, Богдан понимал – накосячил.

     Он позвонил, как только появилась связь. Женька обрадовалась, Богдан слушал довольное мурчание, тысячи вопросов из разряда «что приготовить?» и «чем порадовать?», громыхание посуды – значит, рванула на кухню, встречать мужа с охоты хлебом, солью, солянкой, вторым, парой салатов, кексом с клубникой, между прочим, собственноручно выращенной и замороженной на зиму.

     Но строго наказала приехать домой, когда дети улягутся. Возвращение папы с двухнедельной охоты – событие межгалактической значимости. «В пляс» пустятся все, включая спокойного Тимура. Получится классическое «вечером не уложить, утром не поднять», а у детей – режим. Богдан не был поборником режима, но с дочкой иначе не выходило, а под неё невольно подстраивался режим дня у Тимура. У Тёмыча, как у старшего, были преференции, но на ночной сон уходили в одно время. Так решила мама. Точка.

     – Сам сегодня будешь укачивать Синичку, если проснётся с плачем. А она проснётся!

     – Укачаю, – с готовностью кивнул Богдан.

     – Укачает он… укачиватель.

     – Жень, я пытался!

     Правда ведь, пытался. Сразу из тайги отправились к Петру – посидеть в баньке, обсудить увиденное, «поделить» добычу. Пётр – охотник-промысловик. Охота его хлеб. Богдан же перешёл на новый, пока непонятный ему уровень сознания. Пропал азарт убивать, смерть ради смерти не интересовала Богдана. Косуля – грациозное животное, а не будущие котлеты. Изрешетить пулями несчастную ради трофея, фотографий, мяса не доставляло радости. Попасть метко, с одного выстрела, красиво – намного важнее. Не получится – вернётся ни с чем. Богдан когда-то брал от природы, пришло время отдавать. Он строил кормушки, солонцы, порхалища. Всё чаще созерцал, черпал силу тайги, наслаждался окружающим миром, общением с простыми мужиками, тем, что не купишь за деньги. У промысловиков свои законы, круг, просто так, как говорится, «с кондачка» своим не станешь. Богдан стал.

     Потом отправился на конезавод с честным намерением поработать, две недели отсутствовал, дела накопились, но не смог усидеть на месте. Рванул домой, к семье. Решил – проскочит тихонечко, как мышь, выйдет лишь, когда дети лягут спать. Почти двухметровая мышь в охотничьем костюме, с киплауфом* в руке. Панфилий, засранец, всё испортил.

     – Солянку будешь? – похоже, Крош сменила гнев на милость.

     – Конечно, – он потёр в нетерпении руки. – Можно сказать, ради неё домой приехал!

     – Да что ты? – Женя поставила ароматную тарелку на стол, немного прогнувшись, так, что из выреза мелькнула соблазнительная мягкость груди.

     – Не только, – от солянки оторвать взгляд можно, а вот от пуговички, стягивающей полы полупрозрачной хлопковой кофты с этнической вышивкой – нет.

     – Тим сегодня в садике рассказал, что дети не только из животика мамы рождаются, – как ни в чём не бывало продолжила Женя.

     – Правильно сказал.

     Пару лет назад нашлись доброхоты, сообщившие Тёмычу, что он – не сын Богдана. Пасынок. Обид было – море разливанное, слёз – ещё больше. «Пасынок» звучало в устах пятилетки, как отборнейший мат.

     В итоге сошлись на том, что дети в семье появляются разными путями. Кто-то родной и маме, и папе, как Тимур, а кто-то только маме, вот как Артём. А кого-то забирают из детского дома, как Синичку. Но все вместе они, совсем-совсем разные – Усмановы. Семья!

     Ведь взять, например, кота Панфилия, попугая Изота, лошадку Синички, собаку Вишенку – разные звери, но живут в одном доме, Усмановы считают их семьёй. Что говорить про Артёма – старшего сына, незаменимого помощника отца, лучшего брата. Пацанёнок обижался целый вечер, косился на Богдана, а с мамой и вовсе отказывался разговаривать. А утром принял новую реальность.

   Дети по-разному оказываются в семье. Синичка, выходит, не папина и не мамина, зато точно Усманова. И он, Артём, Усманов. И Тимур – Усманов. Если подумать, то и Изот – тоже Усманов. А тётя та – дура, раз простых вещей не понимает.

     От младших Усмановых не скрывали, кто родной, а кто приёмный. Не скрывали и того, что когда-то у папы была другая дочка, не Света-Синичка, а Арина. Потом её не стало, но она тоже дочка. Портрет Аришки стоял рядом с семейными фотографиями, Женя поставила, решив, что так – правильно. Не забывать – правильно.

     Богдан и не забудет, сколько будет жить, столько будет помнить. Но здесь, сейчас у него огромная, шумная семья. Любимая вся, вплоть до недовольных морщинок на конопатом личике жены. Тёмыч, сообразительный парнишка, и от того откровенно скучающий в школе. Тимур – воплощение внешнего спокойствия отца и обстоятельности матери. Синичка – заставившая поверить в «волшебство» не только напарников по играм, но и окружающих взрослых.