— Тогда разрешите одолжить саблю, которую капитану подарил Патриотический фонд. У вашей уж больно эфес потрепанный и старый.

— Прицепи ее и поживей. Как капитан себя чувствует с тех пор, как я спустился вниз?

— С тех пор, как он взял кормовую галерею в аренду на 99 лет, слышны лишь стоны и ругань. С тех пор, как вы там были, он не выходил.

Стивена аккуратно спустили за борт и усадили на кормовом сиденье шлюпки. Затем последовал Пуллингс. Он сиял золотыми галунами, но пахло от него плесенью. Наконец шлюпка отчалила.

«Еще один обеденный стол, — размышлял Стивен, усаживаясь и расстилая салфетку на коленях, — пусть он пойдет во благо». День начался приятно — миссис Макквайр и заместитель губернатора полковник Макферсон встретили гостей, в основном офицеров бывшего Корпуса Нового Южного Уэльса (ныне — состоятельных землевладельцев), Семьдесят третьего полка и флота. Миссис Макквайр, самая влиятельная женщина колонии, не достигла вершин в правилах хорошего тона, но все же дала почувствовать, что гостям искренне рады. Стивену она сразу понравилась, некоторое время они беседовали. Полковник Макферсон много лет прослужил в Индии. Очевидно, что его голова слишком долго пребывала под солнцем, но в своеобразной вялой манере он оставался все же весьма приятным человеком. Ему нравилось уговаривать мужчин пить — только мужчин, поскольку миссис Макквайр не присутствовала на самом обеде, а иных леди не пригласили.

— Мне очень жаль, что ее превосходительство нас покинула, — поделился Стивен с мистером Хэмлином, хирургом, сидевшим слева от него. — Она кажется исключительно сострадательной женщиной, и я бы хотел попросить у нее совета. Мы подобрали двух детей, единственных выживших из маленького племени, сметенного оспой. Я страшусь везти их мимо обледенелого мыса Горн в едва ли более гостеприимную Англию — они родились у экватора.

— Она наверняка скажет вам, что делать, — ответил Хэмлин. — Она сегодня как раз в приюте. У нас тут, знаете ли, полно бастардов, зачатых Бог знает кем во время плавания и брошенных. И, как вы заметили, она исключительно милосердная леди: большую часть утра мы обсуждали с ней планы госпиталя.

Стивен и хирург занялись тем же, пока не настало время поговорить с соседями. Хэмлин увлекся детальным и даже страстным спором о каких–то лошадях, выставленных на скачки. А вот справа от Стивена сидел секретарь по уголовным делам, которого Мэтьюрин мысленно обозвал «Темнилой». На самом деле звали его Фиркинс, и он уже вступил в четырех- или пятисторонний разговор о каторжниках, о назначении их на работы, об их опасной природе. Так что доктор мог некоторое время обозревать стол. «Темнила» пил лишь воду. Глотнув местного вина, Стивен едва ли мог винить его за это. Прямо напротив сидел крупный, темнолицый мужчина, крупный, как Джек Обри, или даже крупнее. Он носил знаки различия полка, которые Стивен не узнал — очевидно, Ромового корпуса. Его очень массивное лицо выражало тупость и установившийся дурной нрав, на руках удивительное множество перстней. Справа от него занял место священник, благословивший трапезу. Он тоже выглядел всем недовольным. Его необычно круглое и красное лицо краснело все больше. Из–за смешения голосов и незнакомых тем Стивену поначалу было сложно понять что–то, кроме общего направления беседы. Но за столом постоянно повторяли про «Объединенных ирландцев» и «Защитников» — заключенных, высланных сюда в большом количестве, особенно после ирландского восстания 1798 года. Как Мэтьюрин заметил, шотландские офицеры из Семьдесят третьего в разговоре не участвовали, но они оказались в меньшинстве. Общее настроение хорошо подытожил священник:

— Ирландцы не заслуживают называться людьми. И если нужно подтвердить авторитетом это утверждение, сошлюсь на губернатора Земли ван Димена Коллинза. Это его собственные слова, во втором томе его книги, если не ошибаюсь. Но никакие авторитеты не требуются для того, что очевидно даже для слабейшего ума. Но теперь, вдобавок ко всему, им разрешили священников. Хитрый священник подобьет их на что угодно. Не жду ничего, кроме анархии.

— Кто этот джентльмен? — тихо поинтересовался Стивен, пока Хэмлин на секунду оторвался от скачек.

— Зовут его Марсден. Богатый овцевод и магистрат в Парраматте. Как только заведет о бедном старике Папе и о католиках, то никак не остановится.

Истинная правда. Стивен разглядел в начале стола, справа от полковника Макферсона, скучающее лицо Тома Пуллингса с застывшей служебной улыбкой. Одновременно Том посмотрел на доктора — крайне тревожный взгляд.

— Прошу прощения, — вступил в беседу секретарь по уголовным делам, — я постыдно невнимателен. Позвольте предложить вам немного этого блюда. Кенгуру, наша местная дичина.

— Вы очень добры, сэр, — поблагодарил Стивен, взирая на мясо с некоторым интересом, — можете ли мне рассказать…

Но Фиркинс уже оседлал своего любимого конька — бедность Ирландии и ее неотвратимость. Слова его адресовались в основном другой стороне стола, но, закончив рассуждения, он повернулся к Стивену:

— Они в чем–то похожи на наших аборигенов, сэр, самых нерадивых людей на свете. Если дашь им овец, они не будут ждать, чтобы те размножились и выросли в стадо, а съедят их сразу. Бедность, грязь и невежество неизбежно следуют за ними.

— Вы когда–нибудь читали Беду? — поинтересовался Стивен.

— Беду? Не думаю, что знаю это имя. Он писал на правовые темы?

— Кажется, он больше известен своей церковной историей английской нации.

— А, тогда мистер Марсден должен его знать. Мистер Марсден, — Фиркинс заговорил громче, — вы знаете о Беде, который написал церковную историю?

— Беда? Беда? — переспросил Марсден, отрываясь от разговора с соседом. — Никогда о нем не слышал. — После чего он вернулся к прежней теме: — Всего лишь мальчишка, так что по спине он получил лишь сотню плетей, а остальное — по заду и ногам.

— Беда жил в графстве Дарем, — вклинился Стивен в секундную паузу, — я, как и другие натуралисты, мало знаю о северных частях Англии. Но остается надеяться, что какой–нибудь будущий исследователь фауны, человек, склонный к размышлениям и состоятельный, предпримет путешествие в сопровождении ботаника и художника, и составит о нем отчет. Манеры диких аборигенов, их суеверия, их предрассудки, их мерзкий образ жизни наведут его на многие полезные размышления. А художник зарисует руины великих монастырей в Уирмуте и Ярроу — дома самого ученого человека Англии тысячу лет назад, известного во всем христианском мире, а сейчас позабытого. Такой труд хорошо примут.

Быть может. Но ремарку встретили разочарованным молчанием, озадаченными, подозрительными взглядами. В конце концов крупный мужчина напротив отрезал: «В Дареме нет аборигенов». Пока образованные объясняли ему, что имелось в виду под этим словом, Стивен про себя произнес: «Лишь бы не сыграть дурака. Сохрани меня Боже от моего темперамента». Поток разговора с верхнего края стола смыл инцидент в прошлое.

— О, прошу прощения, — извинился Стивен, внезапно осознав, что Хэмлин говорит с ним. — Я витал в облаках. Размышлял об овцах.