Не признается! Не скажет ничего! Не сознается, что жил напротив ее дома в лачуге, потому что она унизила и оскорбила его.

Губы Софии дрогнули, а в глазах снова застыли слезы.

– По соседству с моим домом жила цыганская семья, – начала говорить София, но Ромаль даже не обернулся. – Окно моей комнаты выходило на их дом…

– Сарай, – тут же поправил он ее.

– Да, сарай, – согласилась София, – это был сарай, если сравнивать его с моим домом. Но… я часто любила смотреть в окно… Эти цыгане мне не нравились… Мне хотелось, чтобы их сарай снесли и я больше не видела его из окна…

София замолчала и тоже отвела взгляд, потому что от воспоминаний слезы покатились по ее щекам чаще. Она вспомнила все те эмоции, которые впервые испытала в стенах своей комнаты. И они не были связаны с Иво, которого она еще недавно так рьяно защищала. Эти эмоции рождались благодаря человеку, стоящему напротив, которого она так грубо унизила.

– Не хотела видеть больше того, кто вызывал у меня постоянное желание смотреть на него и мечтать. Пятнадцатилетняя девочка мечтала о парне-цыгане, живущем напротив, потому что он ей нравился. – Она обернулась к нему, понимая, что не сказала даже крохотной части всего, что было на сердце. Но он ей тоже не признался в чувствах.

Вот теперь Ромаль посмотрел на нее. Таким ясным и чистым взглядом, что на какое-то время показалось, будто прошлое вернулось и она снова стоит у окна своей комнаты, их взгляды встречаются… Она первая отводит глаза и злится каждый раз, потому что очень хочет смотреть на него дольше.

Сейчас у нее есть такой шанс. И даже больше! Есть возможность приблизиться к нему и коснуться…

Она так и сделала, ступила к нему, но остановилась, боясь сделать шаг дальше. Ромаль сократил расстояние между ними, взяв ее за руку и медленно притянув к себе, смотря прямо в глаза.

– Я часто вспоминаю ту девушку. Иногда мне кажется, что она была высокомерной. А иногда – что у нее светлая душа. – Он пальцем убрал прядь ее волос, которая упала на лоб. – Теперь я узнал ее лучше и понял, что она просто заблудилась. Даже когда она говорит обидные слова, пытаясь ранить, ей можно простить все.

Он касался ее лица, изучая его, а она следила за ним с застывшими в глазах слезами. И, не удержавшись, первая потянулась с поцелуем, прижимаясь сильнее, обхватывая его плечи. И этот поцелуй был похож на их первый – жгучий, вперемешку со вторым, более чувственным. В нем слилось множество эмоций: от желания наслаждаться им бесконечно до огненной страсти с привкусом соли от ее слез. Казалось, что их поцелуй длится несколько часов, но все равно этого было мало. Вихрь так закружил обоих, что хотелось уже не только поцелуя, хотелось большего.

Руки Ромаля скользнули под ее кофту, и от острого ощущения, как его пальцы касаются ее обнаженной кожи, возбуждение и страсть усилились с невероятной силой. Не отрываясь от его губ, она сделала то, о чем давно мечтала, стоя возле окна в своей комнате. То, что было запретным, но таким желанным – она засунула руки под его свитер, наконец коснувшись тела этого мужчины не в мечтах, а наяву. И тут же стянула свитер через голову. Пришлось оторваться от его губ, но оно того стоило. Дыхание застыло, она рассматривала тело Ромаля – оно было идеальным, таким, каким она его помнила. Или нет! Ромаль стал еще крепче. Что она хотела еще сделать, когда стояла у окна и любовалась им? Прикоснуться, смотря на его грудь…

Но он не дал ей этого сделать. Ромаль выхватил свой свитер у нее из руки и кинул на пол, усыпанный опилками, а затем стянул с нее кофту. Та сразу оказалась на полу рядом с его свитером. София снова ощутила поцелуй на своих губах. Ромаль подхватил ее, как перышко, уложив на постель из их одежды, нависая сверху.

Холод, проникавший сквозь крупные щели, не ощущался. Напротив, было жарко. София обхватила его за спину, наслаждаясь самым интимным моментом, который может дарить жизнь, – соприкосновением двух обнаженных тел.

Бюстгальтер полетел в сторону, теперь точно не осталось никаких преград. Только ржавый ключик висел на черном шнурке, который Ромаль сам повязал ей на шею. Его губы скользнули к ее груди, а руки подбирались к юбке, которую наверняка он проклял тысячи раз. Снять ее, если не расстегнуть сзади, невозможно, к тому же замок заедало. Ромалю пришлось собрать ее до талии, оголяя ноги, руками скользя по бедрам. Трусики полетели к бюстгальтеру, оставляя девушку почти обнаженной, не считая поднятой юбки. Но именно она напоминала о стремительности их желания. Хотелось быстрого грубого секса без прелюдии и нежности. Пока разум был затуманен, пока сильно стучало сердце и дыхание было частым. Пока в голове Софии роились мысли только о том, чтобы чувствовать его внутри себя.

София приподнялась, помогая Ромалю быстрее расстегнуть пряжку ремня, но руки дрожали. Она провела пальцами по его животу, покрытому черными волосами, и опустилась к пуговице на джинсах. Нетерпение сжигало обоих, одежда раздражала и мешала, только усиливая желание.

Пуговица была расстегнута раньше, чем пряжка ремня. София схватилась за шею Ромаля, опускаясь на свитер и маня его за собой. Он усмехнулся прямо ей в губы, проведя по ним языком, и она улыбнулась. За эту секундную паузу он шире развел ей ноги, а она подалась к нему ближе.

Тот момент, когда он вошел в нее, она не забудет никогда. Перестав дышать и думать, она ощутила то, чего никогда не ощущала: невероятное возбуждение, которое зародилось где-то снизу и плавно растекалось по всему ее телу, принося с собой дрожь, тяжелое дыхание и стон. Впившись ногтями в его спину, София прижалась к Ромалю сильнее, боясь даже пошевелиться, чтобы не потерять это блаженство.

– Боже, – единственное, что она могла сказать, а потом простонала ему в ухо.

– Но я же еще ничего не сделал, – прошептал он, целуя ее в шею и начиная плавно двигаться внутри. Холодная пряжка от ремня касалась разгоряченной кожи ее бедра, и этот контраст заводил сильнее и разжигал огонь внизу живота. София начала двигаться, но Ромаль поднял над головой ее руки и прошептал на ухо:

– Не двигайся, просто лежи и получай удовольствие.

София с трудом кивнула несколько раз, закрыв глаза, и облизнула пересохшие губы. Одной рукой он удерживал ее запястья, другая оказалась