Так и произошло, вероятно, с преданием о печенежском набеге и силаче-кожемяке, с упоминания о котором мы начали эту главу. В начале XII века в городах Южной Руси сказывали о Владимире немало. Это и отразилось в свидетельствах летописца-киевлянина, хорошо знавшего местные предания и эпические песни. Как уже говорилось, предание о кожемяке вписано в Повесть временных лет под 993 годом, после позаимствованного из Начального свода известия о хорватском походе. Начинается действие с возвращения Владимира с «хорватской войны».

Итак, Владимир возвращался с «хорватской войны». В это время на Левобережье появилась печенежская орда, двигавшаяся от Сулы. Владимир поспешил переправиться через Днепр и на броде у реки Трубеж, «где ныне Переяславль», встретил печенегов. Началось приречное стояние – частое явление в войнах тех веков. Сторона, начавшая переправляться первой, могла понести серьезные потери, потому ни печенеги, ни русские не решались первыми пойти бродом.

Печенежский хан, наконец, сам подъехал к берегу и вызвал киевского князя. «Выпусти ты своего мужа, а я своего, пусть поборются. Если твой побьет моего, да не воюем три года. Если же наш муж побьет, то воюем три года». Вожди разъехались в свои станы. Владимир, вернувшись к себе, разослал по всему войску биричей с призывом: «Есть ли такой муж, что поборолся бы с печенегом?» Но ни одного добровольного охотника не нашлось во всем войске. Утром печенеги подъехали к берегу и привезли своего поединщика. Русские не могли никого выставить. Владимир «начал тужить» и вновь отправил биричей в войско, веля обойти всех воев. Наконец, к князю явился некий старик и сказал: «Княже, есть у меня один сын младший дома, – я вышел с четырьмя, – с детства никто его не побил. Один раз ссорились мы, а он мял кожу и, разгневавшись на меня, руками изорвал работу руками». Владимир обрадовался и послал за молодым силачом.

Кожемяку привели к князю, и тот рассказал ему обо всем. Кожемяка сказал: «Княже, не ведаю, смогу ли одолеть его. Испытайте меня – есть ли бык большой и сильный?» Такого быка нашли. Князь повелел раздразнить быка. Того прижгли железом и пустили на кожемяку. Силач отстранился, схватил пробегавшего быка за бок и выдрал ему кожу с мясом, «сколько рука взяла». Владимир подытожил: «Можешь с ним бороться».

Утром печенеги вновь подъехали к броду. «Нет ли мужа? – с издевкой спросили они. – Вот, наш готов». Ночью русская рать вооружилась и изготовилась к бою. На призывы печенегов русский полк выступил из стана и встал против них у брода. Перед полком вышел силач-кожемяка. Печенежский поединщик был «превелик зело и страшен». Он посмеялся над русским, который выглядел как «средний телом». Ровно посредине между выстроившимися войсками, у брода, поединщики сошлись. Они схватились врукопашную. Какое-то время ожесточенно боролись, а затем русский одолел. Он «удавил печенежина в руках до смерти и ударил им о землю».

Печенеги в ужасе закричали и обратились в бегство. Русская рать перешла Трубеж и погналась за врагом. Бегущих печенегов рубили, пока не прогнали в Степь. В радости победы Владимир будто бы заложил у брода град и назвал его Переяславлем – «ибо перенял славу отрок тот». Победителя и его отца князь сделал «великими мужами». После этого «Владимир возвратился в Киев с победою и славою великой».

Вставляя предание о богатыре-кожемяке в летопись, автор Повести временных лет опирался только на устную народную память. Владимир действительно отстраивал Переяславль. Но было это, согласно Иакову Мниху, на два года раньше. Самое же главное – название «Переяславль» гораздо старше времен Владимира. Город упоминается в первом соглашении Олега Вещего с Византией от 907 года. Назван же он по славянскому княжескому имени Переяслав – видимо, так звали полянского вождя, первым «срубившего» здесь град. В некоторых летописях память о происхождении названия города сохранилась – но аристократическое имя Переяслав приписывается кожемяке.

Автор Повести прекрасно знал, что Переяславль древнее князя Владимира – сам внес помянутый договор в летопись, – но не удержался и от включения народного сказания. Мы должны быть благодарны ему за это, ибо такой вольностью он сохранил для нас осколок древнейшего былинного эпоса. Да не так уж и фантастично предание о кожемяке. Более того, оно может отражать и реальные события – хотя бы и времен основания Переяславля в конце IX – начале Х века. Бурное и величественное время Владимира быстро превратилось в мощный магнит, притягивавшей к себе смутные припоминания о давно, неведомо когда, минувших событиях. Условия уговора между князем и печенежским ханом хорошо объясняют датировку события в Повести временных лет – под 996 годом Начальный летописец сообщал о войне с печенегами. Значит, условленные три года тогда уже истекли – рассудил его продолжатель. Отсюда и искусственная привязка действия былины к «хорватской войне».

Другое предание при всей внешней анекдотичности выглядит гораздо более достоверным. В том смысле, что легший в его основу эпизод действительно вполне мог произойти во времена Владимира – едва ли раньше. Правда, датировано предание в летописи тоже искусственно. Автор Повести временных лет просто поставил новый рассказ следующей погодной статьей (997 года) после обширной итоговой похвалы Владимиру Начального летописца.

Итак, в 997 году Владимир, как рассказывает Повесть, отправился в Новгород за «верховскими воями» (Верхней Русью именовались в Киеве земли по Верхнему Днепру и севернее). Как уже говорилось и как долгое время помнилось на Руси, именно северные племена поставляли гарнизоны приграничных крепостей и пополняли порубежные заставы. Печенеги прослышали о том, что князь в отъезде. Прорвавшись на север по правобережью Днепра, они дошли до Ирпени и осадили Белгород. Кочевников было «великое множество», и в отсутствие князя никто не рискнул оказать помощь. Ни один человек не мог выйти из города через плотную осаду. Начался жестокий голод.

Осада длилась долго. Над горожанами нависла угроза голодной смерти. Поняв это, они собрались на вече. «Уже скоро помрем от голода, – говорили они, – а от князя помощи нет, так лучше помереть. Сдадимся печенегам, – кого пощадят, кого убьют, – а то помираем от голода». На том и порешили. Одного старца не было на вече. Он спросил сограждан: «Зачем было вече?» Ему сказали, что наутро собрались сдавать печенегам город. Старец пригласил к себе городских старейшин и сказал им: «Слышал, что хотите сдаться». «Не вытерпят люди голода», – отвечали ему. «Послушайте меня, – сказал в ответ старец, – не сдавайтесь три дня, а делайте то, что я велю». К нему прислушались с радостью.

Старик велел: «Соберите по горсти овса, пшеницы или отрубей». Столько нашлось. Городские женщины по приказу старца приготовили болтушку для киселя и залили в кадь. Кадь поставили на дно выкопанного колодца. Затем старец велел найти меду. В подземной княжеской «медуше» отыскалось еще лукно меда. Из этого меда приготовили сладкую «сыту» и тоже погребли в кади, в другой колодец.

Утром следующего дня горожане послали к печенегам со словами: «Возьмите к себе нашего заложника, и пойдите во град, до десяти из вас. Посмотрите, что делается в граде нашем». Печенеги, обрадованные, полагая, что им хотят сдаться, с охотой послали разведать обстановку десяток «лучших мужей». Однако в стенах Белгорода посланных ожидало разочарование. «Почто губите себя? – спросили их люди. – Стойте хоть десять лет – что сможете сотворить? Ведь мы имеем пищу от земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами». Их привели к первому колодцу, зачерпнули оттуда болтушки, разлили по латкам и сварили киселю. Затем из второго колодца набрали сыты. Горожане поели сначала сами, а затем дали попробовать и печенегам.