Но мы, как писали средневековые летописцы, «к прежнему возвратимся». Сложные пути становления предания о Владимире увели нас в сторону от последовательного описания его правления. По неизбежности – ибо предания вклиниваются в сами летописные тексты. Но теперь время продолжить повествование.

995 год стал для Владимира годом и заметного политического успеха, и трагической утраты. И тем и другим он был обязан варяжскому «заморью». Владимир не оставлял своей заботой северные края. Теперь, после крещения Руси, к долгу государственному добавился долг христианский – способствовать просвещению скандинавских язычников. Укрепление связей со Скандинавией теперь не только содействовало бы торговле и обезопасило бы Русь с Балтикой. Владимир первым из русских князей задумался не просто об развитии существующих отношений, но и об установлении на норманнском Севере русского влияния. Затея исторически и политически вполне оправданная, хотя бы существованием Ладоги. Владимир, в отличие от первых Рюриковичей, уже определенно не воспринимал варягов как своих соплеменников. Но варяги определенно же попадали в категорию «лапотников» Северо-Восточной Европы, подлежавших сплочению под рукою христианского Киева. Исключение представляла лишь Дания – но о ней Владимир и не думал, разве что как о наиболее вероятном сопернике.

К мыслям о Скандинавии Владимира обратило крещение давнего воспитанника Олава Трюггвасона. Как уже говорилось, крестился Олав на западе, на островах Силли, в 993 году, получив от местного монаха-отшельника предсказание о королевском троне. После этого прежний свирепый викинг немного изменился. Он заключил мир и союз с христианами-англосаксами и более никогда не грабил христиан.

Владимир, конечно же, с радостью встретил крещение Олава. Напомним, что до разрыва между Западной и Восточной церквями оставалось еще несколько десятилетий и крещение, пусть даже по латинскому обряду, воссоединяло Олава с Владимиром в христианстве. Отношения между воспитателем и приемным сыном возобновились и неизбежно потеплели. Олав, по одной из версий, даже прибыл на Русь, чтобы провести время с князем и заодно заручиться поддержкой перед решающей схваткой за власть с ярлом Хаконом.

Власть того в Норвегии к этому времени сильно пошатнулась. Олав не принимал участия в затеянном по наущению данов набеге йомсвикингов на Норвегию в начале 990-х годов. Но наверняка с Хаконом там сражались – пока неудачно – многие его боевые соратники. Хакон разгромил викингов, опираясь на поддержку норвежских бондов. Те ненавидели морских грабителей и видели в Хаконе достойного «доброго» правителя. Но подросли сыновья ярла – сами викинги, – и впечатление это стало рассеиваться. К тому же и Хакон к старости впал в распутство и самодурство. Ярл начал вести себя в Норвегии, будто в викингском походе, захватывал чужих жен и девиц, вызывая всеобщее возмущение. Между ярлом и бондами зародилось «немирье». Он стал для них «Злым Ярлом».

Олав отплыл из Англии по весне 995 года. Не исключено, что он сослался с Владимиром или даже действительно побывал в Ладоге. Там он мог встретиться с Вышеславом, а то и с самим бывавшим на Севере приемным отцом. Во всяком случае, совершенно ясно, что некую «поддержку», отнюдь не только моральную, Олав от Владимира получил. В Ладоге имелось достаточно варяжских войск для того, чтобы пополнить флот Олава. Нелишними были бы и богатства княжеской казны. Сторонники Халейгов позднее считали главным виновником победы Олава именно Владимира и ему считали нужным мстить.

Хакон попытался предотвратить переворот, подослав к Олаву наемного убийцу Торира Клакку. Но тот перешел на сторону претендента и обеспечил ему тайное прибытие в Норвегию. Еще не зная о прибытии Олава, бонды из родного племени Хакона, трёндов, подняли против своего ярла восстание. Хакон потерпел поражение и бежал. Вскоре он был убит собственным рабом Тормодом, который отнес голову хозяина Олаву. Конунг выслушал рассказ предателя и приказал отрубить голову и ему. Головы узурпатора и его убийцы выставили на острове Нидархольм, где трёнды казнили преступников. Подчинив себе всю страну, Олав приступил к утверждению христианства, призвав всех норвежцев принять крещение.

Итак, Владимиру удалось посадить – отчасти и собственными трудами – на норвежский престол приемного сына. Тем самым Норвегия попадала, естественным образом, в сферу влияния Руси. Однако обретение земель далеких «урманов» оказывалось бесполезным без установления контроля над Швецией. Это позволило бы заодно избавиться от не слишком тягостной, но все-таки унизительной дани «ради мира», уплачивавшейся по обычаю Новгородом.

Казалось, судьба Владимиру благоприятствовала. В том же 995 году с Севера пришли вести о смерти конунга свеев Эйрика Победоносного. Власть наследовал его сын Олав. Но фактически правительницей государства стала его вдова, Сигрид. Сигрид отличалась довольно тяжелым нравом, и муж не раз ссорился с ней. В последнее время они жили в разлуке. Эйрик женился на дочери норвежского ярла Хакона, тем самым связав себя союзом с врагом Руси. Но теперь Эйрик умер, а Шведское королевство осталось в руках Сигрид, матери нового конунга.

Будь Владимир все еще язычником, путь для решения шведской проблемы был бы ясен. Но князь был теперь женатым христианином, и сватовство к Сигрид превращалось в удел его сыновей. Старшие уже достигли брачного возраста. Вышеслав и Изяслав, видимо, уже женились. Семнадцатилетний «хромец» Ярослав или тоже собирался жениться вскоре, или был сочтен неудобным женихом для гордой шведской королевы. Владимир остановился на младшем «Рогнедиче» Всеволоде. Еще более вероятно, что Всеволод, распаленный мечтой об огромном королевстве, вызвался сам. Правда, Сигрид почти годилась (или даже годилась) Всеволоду в матери. Однако браки по расчету, в том числе и с такой разницей, были пусть не обычным, но известным явлением в Скандинавии тех веков. К тому же Сигрид еще отнюдь не была стара и славилась своей красотой.

Всеволод отправился за море. Сигрид согласилась принять его в одной из своих усадеб. Туда же, как раз к приезду Всеволода, прибыл в королеве воспитанник ее отца, норвежский областной конунг Харальд Гренландец. Он возвращался из викингского похода на восток, повидался с Сигрид и решил тоже посвататься с ней. Королева отказала, но Харальд поехал за ней и оказался в усадьбе в тот же день, что и русский князь.

Обоих женихов Сигрид приняла в просторном деревянном чертоге-«холле». Им поднесли немало вина. Напились и сами Харальд со Всеволодом, и их сопровождающие. Стражи на ночь не выставили. Ночью Сигрид приказала своим людям запереть дом и поджечь. Всех пытавшихся выбраться наружу убили. «Так я отучу, – заявила до глубины души оскорбленная королева, – мелких конунгов приезжать из других стран свататься ко мне». Свирепая расправа над «самоуверенными» женихами впечатлила потомков. Позднейшее предание увеличивает число сожженных конунгов до семи. Утверждается, будто дворец (даже два дворца) королева построила специально для них и устроила семидневный пир, причем каждый день один из женихов должен был являть ей свое красноречие. Увы, красноречия не хватило. Сигрид прозвали Суровой и Гордой.

Для Владимира гибель сына была, конечно, страшным потрясением. Отношения со Швецией на время оказались разорваны. Тем не менее воевать с заморскими варягами Владимир не стал, предоставив месть Олаву Трюггвасону. Тот и в самом деле вскоре начал войну со шведами. Русь, трезво оценивая свои силы, никогда всерьез не пыталась сражаться со скандинавскими викингами на Балтике своими силами.