– Правду, он рассказал чертову правду! Что Остин умер не от алкогольного опьянения. По крайней мере, не только от него. Он умер от гребаного экстази!

Мама издала звук, больше напоминающий скулеж. Папа под столом взял ее за руку. Не знаю, когда я в последний раз чувствовала себя такой одинокой. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы Сэм был рядом. Чтобы он взял меня за руку.

– Ну и разве он соврал? – я бросила им эти слова и почувствовала себя ужасно. Правда, еще хуже мне делалось от мысли о том, что они давно обо всем знали. – Черт, вы можете мне сказать в лицо, что Сэмюэл Эверет лжет? Или вы годами не считали необходимым сообщить мне гребаную правду?

Мамины всхлипы проняли меня до костей. Сидеть и смотреть на то, как она закрыла лицо ладонями и начала плакать, стоило мне недюжинных усилий.

Я уже знала ответ.

Папа неподвижно сидел рядом с мамой и смотрел на меня.

– Лори, – тихо начал он, но я и слушать его не хотела.

– Нет! – с этими словами я подскочила. – Как вы могли так поступить?! – дрожащим голосом воскликнула я. Заметила, что плачу, лишь когда по щеке прокатилось что-то теплое. Сквозь расплывчатый туман перед глазами я уставилась на родителей. Эти люди мне солгали. А ведь они знали ответы на все вопросы.

– Почему из-за вас я узнала обо всем вот так?

Я развернулась и выбежала из комнаты наверх. Мама продолжала плакать, папа молчал.

Мне стало тяжело дышать, грудь будто стянуло обручем. Боль была такой сильной, что я поверила в то, что сейчас задохнусь и умру нелепой смертью. Как и он.

Дверь за мной захлопнулась. Я хватала ртом воздух и всхлипывала, а затем из меня вырвались рыдания.

Не помню, когда я в последний раз так безудержно плакала. Наверное, в течение нескольких недель после его смерти. Тогда ко мне пришло осознание. Что Остин не вернется. Что его комната опустела. Что я снова единственный ребенок.

Уму непостижимо! Я годами жила во лжи. Пока по чистой случайности мне на пути не встретился человек, готовый рассказать правду, которую от меня скрыли родители.

Как же больно.

Из-за них я считала Сэма чуть ли не монстром. Сэма, самого чудесного человека из всех, кого я знаю. Он единственный за многие годы, кто говорил мне только правду.

Мои горькие рыдания тонули в подушке. Когда я услышала, что дверь открывается, то пожалела, что не заперлась изнутри.

Я начала плакать еще сильнее, когда почувствовала, что на мою кровать кто-то сел. Я поняла, что это папа, еще до того, как он заговорил. Он ко мне не прикасался, просто сидел рядом. И хотя я была очень зла и обижена, само его присутствие так успокаивало, словно на меня накинули мягкое одеяло.

Мои рыдания постепенно утихали. Прошло несколько минут, прежде чем я слегка успокоилась, лишь легкая дрожь выдавала, что внутри меня все кипело. Папа все еще молчал, а я привстала с кровати.

– Черт, почему? – выдавила я из себя. – Почему вы мне ничего не рассказывали?

– Потому что он твой старший брат, милая.

Я хотела запротестовать, ведь его объяснение было чересчур банальным, но почему-то не смогла.

– Я знаю, это нас не оправдывает. Мы, конечно, многое сделали неправильно. Возможно, мы все сделали не так.

Папин взгляд упал на дневник Остина, лежащий у меня на тумбочке, и он взял его в руки.

– Остин был твоим старшим братом, образцом для подражания. Ты его боготворила.

Я прикрыла глаза. Папе не нужно было это говорить. Я все знала сама.

– Когда мы с мамой сидели в полицейском участке, а патологоанатом сообщил нам результаты вскрытия, наш мир рухнул, – от голоса папы у меня по спине пробежала холодная дрожь. Он вдруг начал звучать как Сэм. – Мы даже не подозревали, что он… Что Остин принимает наркотики. Мы не знаем, когда он начал и как долго все это продолжалось. Как он вообще связался с такой компанией. Я до сих пор задаюсь вопросом, как мы могли этого не замечать. Когда после смерти Остина мы нашли дневники, то были раздавлены. И одна вещь будет преследовать нас вечно. Осознание того, что мы не справились со своими родительскими обязанностями.

Я открыла глаза, немного помешкала, но потом все же взглянула на папу. Вид его бледного лица меня потряс. Он бросил взгляд на дневник Остина, и я поняла, что сейчас услышу. Всю грязную правду. Подробный рассказ о случившемся без всяких прикрас.

– Мы были в ужасе, мы винили себя. Мы скорбели и одновременно были в ярости. Злились на Остина, на самих себя, на тех, кто продал ему эту дрянь. На Сэмюэла, которого даже никогда не видели. Уже потом я понял, что злился, потому что наш сын своей смертью разрушил тот идеальный образ, который был у меня перед глазами. Или который я себе нафантазировал…

По моему лицу текли слезы.

В ярости… Точно такие же чувства я испытывала по отношению к Сэму, потому что он отнял у меня мое представление об Остине. Представление о том, что мой старший брат стал жертвой. А теперь же я знала, что брат сам был виноват в своей смерти.

– Лори, мы хотели, чтобы у тебя о брате остались хорошие воспоминания. И чтобы ты – знаю, звучит ужасно – могла спокойно горевать. Чтобы в твоей памяти он остался тем замечательным человеком, на которого ты всю жизнь равнялась. Теперь я знаю, что это было ошибкой. Остин принимал наркотики. Но это не делало его плохим братом, а вот нас это делает плохой семьей, не сумевшей его уберечь. Мы лишь усугубили его состояние. Нам больше хотелось воспринимать его как образец, а не как человека с психическим расстройством.

Когда я увидела, что папа тоже плачет, мое сердце сжалось. Он плакал лишь в больнице и на похоронах Остина, и больше нигде. По крайней мере, не на моих глазах. Папа оставался сильным, чтобы поддерживать нас с мамой.

– Мы думали, будет правильным защитить тебя от правды. Наш адвокат сделал все, чтобы информация не просочилась в прессу. Но мы должны были предугадать, что такая ложь рано или поздно раскроется. Что она нас уничтожит. Оставшихся членов семьи, которых мне так хотелось удержать вместе.

Папа посмотрел на меня, и я почувствовала его боль, словно свою собственную.

– Лори, я искренне прошу прощения за то, что мы наделали. За то, что мы тебя обманули. Не дали тебе возможности самой обдумать правду. За то, что ты обо всем узнала от чужого человека.

Я отрицательно покачала головой.

– Папа, он мне не чужой. Он был и остается человеком, который понимает меня с полуслова.

Папа улыбнулся уголками губ.

– Это чудесно.

– А вот я ему солгала. – По моему телу прокатилась волна стыда. – Он не знает, что Остин мой брат. Об этом я умолчала. Но на это у меня были другие причины, не такие, как у вас. Эти причины гораздо хуже и эгоистичней.

Папа посмотрел на меня, и я почувствовала себя настолько ужасной и жалкой, что захотелось спрятаться.