Вернувшись в боевые порядки, мы увидели, что наши части почти не продвинулись. Пылали еще три танка бригады. На душе от потери комбата было тяжело. Тут в чем-то была и моя вина: он пересел на мою самоходку как к самому опытному офицеру батареи, имевшему за плечами Сталинград, Курск, битву за Днепр, Левобережную и Правобережную Украину, и теперь я нещадно ругал себя, что не предупредил комбата об особенностях ведения боя на самоходках — в отличие от танков, на которых он воевал прежде. Там ходили в атаку с закрытыми люками, а на самоходках мы чаще наступали с открытыми, за исключением случаев, когда действовали в боевых порядках противника. И еще: не догадался я подсказать комбату, что больше пяти секунд выглядывать из-за люка нельзя — сразит снайпер или достанет шальная пуля, а если услышишь, что летит снаряд или мина, убирайся в башню.

Бой к этому времени достиг максимального накала. Продвижение наше почти остановилось, на исходе были и боеприпасы. По запросам командиров батарей комполка Либман приказал командиру транспортного взвода Лопухину подвозить снаряды прямо в боевые порядки. В той обстановке приказ это был, мягко говоря, неразумный. Выполняя его, техник-лейтенант Филипп Лопухин успел заправить только две самоходки, на подходе к третьей вражеским снарядом разнесло и махину «студебекера» со всеми боеприпасами, и команду заправщиков, далеко разбросав останки людей и машины. После этого стали заправляться боеприпасами в лесу, выводя из боя по одной самоходке.

Вспыхнул еще один танк. За ним — самоходка лейтенанта Алексея Прокофьева, наступавшая левее нас, и никто из машины не выскочил, видимо, все погибли. Я помчался к самоходке. Оказалось, снаряд попал в открытую башню. Если уж в башнях начали рваться снаряды!.. Спазмы давили горло от бессилия чем-то помочь! Пришлось мне под градом пуль ни с чем бежать к своей самоходке. Возвращаясь, увидел, как загорелись еще два танка и самоходка. Сразу же дал команду всем экипажам батареи:

— Маскировать машины дымовыми гранатами и шашками! — Заодно спросил взводного-два Бакурова: — Чья самоходка сгорела?

— Младшего лейтенанта Чубарова. Вместе с экипажем.

Час от часу наше положение становилось все трагичнее. Подумал: и сгорим все, и задачу не выполним! В это время в эфире прозвучала циркулярная команда:

— Я «Сокол»! Всем вперед! — Это был позывной командира танковой бригады подполковника Тимченко.

Мимо нас на большой скорости прошел танк комбрига! Сразу рванулись вперед все танки и самоходки! Уже наметился захват высоты! И туту подножия высоты разом подорвались три танка! Неожиданно для нас там оказалось минное поле! Правильно оценив обстановку, комбриг отдал приказ:

— Всем отойти на исходные позиции!

Отходили, прикрывая друг друга и пехотинцев огнем орудий.

* * *

Пока расставляли самоходки на прежние позиции, приводили их в боевую готовность, в полковых походных кухнях подвезли еду, сразу обед и ужин. Начинало темнеть, самоходчики и танкисты, освободившись от дел, собирались группами, в деталях обсуждая закончившийся бой, с болью называли имена погибших и раненых. Ребята из экипажа младшего лейтенанта Саши Грабовского рассказали, что их командир, тяжело раненный в глаз, находится в медсанбате и до сих пор не пришел в сознание. К сожалению, из-за непрерывных боев мы так и не узнали дальнейшей судьбы Александра Даниловича, а был он отличным товарищем и интересным рассказчиком: плавая на торговых судах Рижского морского торгового флота, ему удалось побывать во многих странах. Отличали его и культура поведения, душевность и личная храбрость.

В экипаже младшего лейтенанта Петра Терехова произошла еще более трагическая история. Их командир стоял за крышкой открытого люка, и на последних минутах боя снаряд ударил прямо в крышку, вместе с ней отсекло и голову человеку.

— Вот так! От какого-то поганого фрица погиб наш архангельский богатырь! Такой сильный человек, а не стало в одно мгновение... — тяжко потупился лейтенант Николай Трошев, его самоходка шла в атаку рядом с машиной Терехова.

Вспомнили и Филиппа Лопухина, от которого ничего не осталось — и похоронить-то человека оказалось невозможно! И многие еще погибли. Проклятая высота!

Через час после ужина офицеров собрал начштаба и произвел разбор боя, указав на допущенные ошибки, связанные с трудностями местности, невыгодными для нас в тактическом отношении: на сильно укрепленную оборону противника наступать приходилось по открытому полю, без единого дерева и каких-либо складок рельефа. Прибывшие с начштаба его заместители капитаны Корольков и Марченко подходили к командирам подразделений и тихонько, чтобы не мешать работе, спрашивали и записывали потери. Начштаба подвел итоги:

— На завтра, товарищи офицеры, боевая задача остается прежней: овладеть господствующей высотой 197.2. Это ключ всей обороны противника. Другого приказа не будет. Выход в атаку в семь ноль-ноль. Поддерживаем по-прежнему 68-ю танковую бригаду и 165-ю стрелковую дивизию.

Подъехал полковой экспедитор с письмами. Одно письмо было на имя лейтенанта Алексея Прокофьева. Прошли считаные часы после его гибели! Несколько человек, друзей Алексея, собрались в кустарнике овражка и при свете карманного фонаря вскрыли конверт. Письмо оказалось от девушки. Мы, словно перед ней, сняли шлемы. Письмо прочитали вслух. Оно было трогательным и нежным, с думами о будущем. Читали поочередно, спазмы давили горло, лишая голоса, было обидно до слез за судьбу Алексея и его девушки. Ответ писали тоже сообща. Не запомнилось ее имя, но Алексей был самым интересным офицером в полку, стало быть, и девушка была красивой, под стать ему. И вот один снаряд, выпущенный каким-то немцем, сжег счастье двух влюбленных. Мы сначала описали мужество и героизм Алексея, что он погиб за Родину, что он навсегда останется в наших сердцах другом и боевым товарищем. В конце письма попросили ее подготовить родителей Алексея к трагической вести. Обратный адрес списали с письма девушки: «Ивановская область. Макарьевский район. Село Юрово». Некоторые из ребят, писавших это письмо, погибли уже на следующий день.

Было совсем темно, когда к оврагу, где стояли кухни и ужинали последние подразделения, пришедшие после ремонта самоходок, подкатил «виллис». Приехали комполка Либман, замполит Рудаков и телефонистка, очень симпатичная девушка Удодова Валя, жена начальника связи полка капитана Омельченко; недавно комполка откомандировал капитана якобы на операцию аппендицита. Майор тут же, в овраге, собрал офицеров и коротко приказал:

— Завтра во что бы то не стало следует овладеть высотой 197.2! — И тут же невнятно намекнул, что сегодня мы действовали нерешительно. — Это приказ командующего армией и мой приказ! — закончил повелительным тоном из темноты комполка.

Потом с нами долго и душевно разговаривал подполковник Рудаков. О погибших ребятах говорил чуть ли не со слезами на глазах. Когда мы прочитали ему письмо к девушке Леши Прокофьева, Алексей Николаевич сильно разволновался и попросил добавить, что за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Алексей Прокофьев представлен к ордену.