— Да, хорошо, время от времени я позволял себе поднять на нее руку, если она вела себя совсем плохо. Женщины как дети, и их нужно регулярно ставить на место, чтобы они не становились слишком непослушными и не требовали слишком многого.

— И что Керстин требовала в ту ночь?

— Она слишком много на себя брала, то одно не устраивало, то другое. — Конни пожал плечами и снова облизал кончик указательного пальца. — Но я был, как я уже сказал, пьян, так что плохо помню.

— Ты уверен, что плохо помнишь, что произошло? В смысле, должно же было случиться что-то из ряда вон выходящее, учитывая, что ты избил ее до смерти?

— Можно сказать и так, — Конни прижал палец к грязи с ногтей и сунул его в рот. — Это точно.

— Но ты точно ничего не помнишь?

Конни покачал головой.

— Неа.

— Никаких сцен, мелькающих в голове, когда ты думаешь об этом?

Конни снова покачал головой.

— Тебе не кажется, что это немного странно? Я бы не сказала, что ты просто позволил себе больше, чем обычно, учитывая то, что у нее нашли ожоги, сделанные раскаленной кочергой.

Конни опустил глаза и попытался стереть пятно со стола.

— Согласно данным расследования, ты также ввел кочергу ей во влагалище. Она, должно быть, была очень непослушной, чтобы заслужить такое…Что скажешь?

Конни ничего не сказал, он просто водил ногтем взад и вперед по пятну.

— И как будто этого было недостаточно, ты еще и…

— Я не знаю, — перебил Конни.

— Чего ты не знаешь?

— Я не знаю.

— Не знаешь или не помнишь?

Конни стукнул кулаком по столу.

— Я не могу отвечать на все твои чертовы вопросы! Я был пьян, ясно? Пьян! Так что я не знаю, не помню, или как хочешь это назови, ничего с той чертовой ночи!

— То есть ты хочешь сказать, что могло случиться все, что угодно?

— Да, и, по-видимому, так оно и было.

— Может быть, там был даже кто-то третий?

— Какой третий? — Конни снова поднял взгляд от стола. — О чем, черт возьми, ты говоришь? Кто это мог быть?

— Я не знаю. — Она пожала плечами. — Может быть, кто-то сделал все это с твоей женой, пока ты лежал на диване.

Конни посмотрел на нее.

— К чему, черт возьми, ты клонишь?

— Мне нужна правда. Именно до нее я и пытаюсь докопаться.

— Я признался во всем, черт возьми. Что, черт возьми, вы еще хотите? Мне и так дали пожизненное.

— Совершенно верно, — она наклонилась к нему. — И я полностью осознаю, что ты плохой человек, который не заслуживает ничего, кроме как сидеть здесь, независимо от того, что случилось той ночью. Но есть вероятность, что ты сидишь за кого-то другого.

— Я не понимаю, о чем ты. Но меня не обманешь. — Он встал. — Меня, черт возьми, ты не обманешь. Разговор окончен.

— Этот человек, — Стуббс показала фотографию Муландера. — Ты видел его раньше?

Конни долго смотрел на фотографию, прежде чем покачать головой.

— Ты действительно в этом уверен? Я хочу, чтобы ты хорошо подумал.

Конни проигнорировал ее просьбу и направился к двери. Но как раз в тот момент, когда он собирался нажать на кнопку, чтобы вызвать конвоира, вдруг передумал и развернулся.

Фабиан поставил стеклянные банки с разными видами макарон обратно на кухонный шкаф, слез с табурета и огляделся. Поваренные книги на полке он уже проверил, как и лампы на потолке. Он даже разобрал и почистил всю вытяжку, безрезультатно.

Но скрытая камера в ванной не могла быть единственной. Что-то подсказывало ему, что они должны быть в доме повсюду. Тем не менее ему не удалось найти ни одной.

Может быть, у Муландера просто не хватило времени на остальные комнаты. Возможно, он полагал, что камера необходима только в ванной. Что именно там он будет стоять перед зеркалом и пытаться вытащить датчик из спины. Или он просто искал не в тех местах.

— Ой, привет, любимый. Ты все еще дома?

Фабиан повернулся к Соне, которая вошла из прихожей.

— Как у тебя дела? — продолжала она. — Ты выглядишь совершенно разбитым. Я пыталась…

— Все в порядке, — перебил он жену, пытаясь взять себя в руки. — Я проспал и как раз собираюсь на работу. — Ему так много нужно было рассказать, что он не знал, с чего начать.

— Фабиан, — она подошла к нему и взяла его лицо в свои ладони. — Я понимаю, что у тебя ко мне много вопросов и тебе интересно, что я делаю. И я обещаю все рассказать. Но сначала я хочу знать, что произошло.

— Соня, не сейчас. Не получится. Мне надо…

— Фабиан, — перебила Соня. — Если нам и нужно что-то сделать, так это поговорить.

— Я знаю. Но нам придется сделать это, когда я…

— Когда ты, что? Вернешься домой? Если ты вообще вернешься домой. Тебя не было всю ночь. Я знаю, что это из-за работы. Дело не в этом. Но когда я увидела тебя сегодня утром с глубокими ранами на бедре и спине, я поняла, что что-то случилось, и испугалась. Испугалась по-настоящему. Я пыталась разбудить тебя, но не смогла. Как будто тебя накачали наркотиками. И сейчас, — она отступила на шаг, чтобы увидеть его в полный рост. — Похоже, ты вот-вот упадешь в обморок.

— Соня, у меня нет времени. Не сейчас. Нам придется разобраться с этим позже. Хорошо?

— Это Теодор? Он вышел на связь, он хочет, чтобы мы…

— Нет, я не слышал ничего, кроме того, что у нас теперь есть хороший адвокат, который сидит с ним на допросах, ожидая возобновления судебного заседания.

— Я все время думаю о нем.

— Я тоже. Но сейчас нам остается только ждать и надеяться на лучшее. Но, любимая, мы поговорим об этом позже. — Он поцеловал ее в лоб и направился к входной двери.

— Я снова решила выставить свои работы.

Он остановился и повернулся к ней.

Соня вздохнула.

— Я знаю. Это противоречит тому, что я говорила в последние несколько недель. Но вчера мне позвонили из Данкерса и спросили, не хочу ли я поучаствовать в выставке. Это вернисаж, в этот четверг. По-видимому, кто-то из художников отказался участвовать в последний момент.

— Ты имеешь в виду четверг на этой неделе? То есть завтра?

Соня кивнула.

— Я не знаю, как все успеть теперь. Но, по крайней мере, у меня есть идея.

— Как здорово, — он попытался изобразить улыбку. — Поздравляю.

— Не уверена, что это прямо-таки здорово. Тем не менее я думаю, что это единственный способ для меня, как бы это сказать, разобраться во всем, что случилось. Но кто знает? — Она пожала плечами. — Может быть, я сдамся на середине пути.