Ночь за ночью лежала я рядом с ним, и вопрос о Родопис вертелся у меня на языке. Почему я не спросила его напрямик, насколько правдиво ее хвастовство, будто она уложила его в постель в Дельфах? Почему я боялась?

Если бы я могла ответить на эти вопросы, то могла бы считать себя мудрейшей из женщин и моя одиссея подошла бы к концу. Но тогда я еще недостаточно себя знала. Я любила Алкея, но не умела любить себя.

Именно на «Глазе Хора» мне снова приходила в голову мысль, что я должна была остаться с амазонками и стать их царицей. Я и об этом хотела сказать Алкею, но боялась, что он меня высмеет. Он считал, что амазонки — миф.

Эзоп понимал мои страдания, но Эзопа я любила только как брата. Алкей был моей судьбой. Я металась между моей страстью к нему и материнским чувством, не зная, на чем остановиться.

Скажи — что делать мне с собой. Раздваивается разум мой.

И вот тогда-то Эзоп и сделал свой ход. Он подошел ко мне как-то вечером, когда я вышагивала по палубе, чтобы прогнать бессонницу.

— Сапфо, — сказал он, — все эти годы я был твоей верной тенью. Я не просил для себя ничего. Я уважал твою любовь к Алкею. Но теперь я вижу, как ты тоскуешь по ребенку, как тебя беспокоит безразличие Алкея к твоему трудному положению. Я должен объясниться. Твое желание будет для меня законом. Если ты пожелаешь вернуться на Лесбос, я буду сопровождать тебя. Если ты останешься с амазонками, я буду твоим. Если хочешь вернуться в Египет, я доставлю тебя туда. Скажи только слово — я сделаю то, что ты желаешь.

— Не искушай меня, Эзоп. Я так слаба. Мой разум мечется.

— Он недостаточно хорош для тебя, Сапфо. Ты все эти годы была сильной и отважной. Но вот Алкей вернулся, и ты не знаешь, что делать. Любовь превратила тебя в неуверенного ребенка. Со мной ты будешь богиней. С ним — станешь рабыней.

Я знала, что его слова отчасти справедливы. Я взяла Эзопа под руку, и мы стали ходить по палубе вместе.

— Мне невыносимо видеть, как ты слабеешь, — сказал Эзоп. — Я хочу вернуть мою отважную Сапфо.

Он подвел меня к маленькой лодочке, которая лежала на широкой палубе, как дитя на груди матери. Лодочка была укрыта ее же парусом. За этой лодкой он и поцеловал меня. В лодке он меня любил, он отдал мне всю душу. Когда Алкей нашел нас, мы все еще держались друг за друга.

Гораздо сладкозвучнее лиры,

Ярче золота.

Сапфо

— Чтоб тебе пропасть, Сапфо! — закричал Алкей. — Ты — первая женщина, которой я поверил, а ты изменила мне, как обычная шлюха!

Я подняла глаза и увидела Алкея. Давно ли он наблюдал, за нами? Волна протеста поднялась во мне, тогда как сердце говорило: «Проси прощения».

— Ты хочешь сказать — как Родопис? Я все знаю о вас двоих! Она сама хвасталась — говорила, какой ты великолепный любовник. Как умно с твоей стороны забыть сообщить мне об этом!

— Она для меня ничего не значила! — бушевал Алкей.

— Ты не можешь придумать извинения получше?

— Я занимался любовью с ней, а думал о тебе!

— И ты ждешь, чтобы я сказала: «Я занималась любовью с Эзопом, а думала о тебе!» — выкрикнула я.

Мы по-прежнему находились в маленькой лодочке — примостились на ее корме, а Алкей, наклонившись над бортом, с ненавистью смотрел на нас.

— Что ж, это правда. Я и в самом деле думала о тебе. Только о тебе.

Эти слова я произнесла шепотом.

— Мне ты об этом не говорила, — сказал Эзоп, лежавший на спине в лодке. — Я думал, ты хоть немного, но любишь меня.

— Прости меня, Эзоп, я тебя люблю, но как брата. А Алкей — моя судьба. Теперь я это знаю. Я знала это с того самого мгновения, когда впервые увидела его!

Целую минуту никто не мог произнести ни слова. Мы слышали только наше тяжелое дыхание. Эзоп держался за меня, как ребенок, цепляющийся за мать. Я вырвалась из его рук, выбралась из лодки и побежала за Алкеем, который ринулся прочь с палубы. Он спустился в трюм, чтобы скрыться среди кентавров. Теперь я отчаянно рыдала.

Почему я, после всех этих лет, все-таки стала любовницей Эзопа? Может быть, мне нужно было спровоцировать Алкея? Я была зла на себя. Я была готова на все, чтобы вернуться назад и не совершать этой глупости. Сожаление, которое я испытывала, было сожалением проклятого. Я видела его на темном лице моего отца в царстве Аида. Я чувствовала, что вернулась вместе с мертвыми на тот, другой, берег катящей свои воды реки. Уж лучше быть мертвой, и глухой ко всем ощущениям, чем чувствовать то, что чувствовала я.

Я последовала за Алкеем в трюм. Он не хотел видеть меня. Он послал Хирона сказать мне, что болен и не может со мной говорить.

Старый, мудрый кентавр тряхнул белой косматой гривой и сказал:

— Ты разбила его сердце. Тут ничего нельзя сделать.

— Помоги мне, Хирон! — взмолилась я. — Скажи Алкею, как сильно я его люблю.

— Как я могу убедить его не верить тому, что он только что видел своими глазами?

— Скажи ему, что это не имеет никакого значения. Скажи ему, что это было всего лишь мимолетное помутнение разума. Скажи ему, что я люблю только его. Пожалуйста, умоляю тебя.

И я в мольбе опустилась на колени.

— Он мне не поверит. Он не будет делить тебя с Эзопом. Он гордый человек, а ты унизила его.

— Но, Хирон, ты же можешь исцелить что угодно. Ты знаешь тайны целительства. Исцели его разбитое сердце. Я знаю — ты можешь. И потом, у тебя самого две жены. Ты был бы счастлив взять и трех, не думая ничего плохого. Ты любишь больше одной женщины. Как ты можешь обвинять меня в том, что я люблю двух мужчин? Ведь можно любить двух мужчин одновременно!

— Мужчины смотрят на это иначе. Фаллос не терпит соперников. Вы, женщины, привыкли к этому. Вагины не столь привередливы.

Я могла только упасть на палубу и завыть, как по покойнику. Я лупила кулаками о доски и разорвала на себе хитон. Но Алкей все равно не появился.

Алкей высадил нас с Эзопом на Самосе. Глядя, как под голубеющим эгейским небом удаляется «Глаз Хора», унося все мои мечты и надежды, я понимала, что во второй раз потеряла главную любовь всей моей жизни. Если в первый раз разбивается сердце, то второй раз — это конец всего.

Зачем я навлекла на свою голову эту беду? Возможно, я боялась до конца отдаться Алкею, потому что бесконечно любила его. И расставание казалось таким же неизбежным, как смерть. Я разбила три сердца — Эзопа, мое и Алкея — и знала, что обречена всю оставшуюся жизнь сожалеть об этом.

Я вспомнила легенду острова Лефкас. В ней говорилось, что влюбленные, прыгавшие в море с Левкадийской скалы, либо преодолевали свою безнадежную страсть, либо разбивались насмерть. В любом случае они излечивались. Теперь я поняла, что всегда казалось мне таким безысходным.