Тут же он понял, что допустил непростительный промах. Росси побагровел, многие академики возмущенно зашумели, и Оленин, поднявшись с председательского места, крикнул, пожалуй, слишком громко:

– Не говорите лишнего, господин Модюи! Кто вам позволил оскорблять членов Комиссии?!

Модюи, явно досадуя на себя, извинился и после этого, к великой радости Монферрана, вскоре исчез из зала.

Обсуждение продолжалось долго. Страсти накалялись. Оленину становилось все труднее поддерживать порядок.

Постепенно начало складываться общее мнение, и Огюсту стало ясно, что оно будет для него неблагоприятно. Комитет утвердился в решении продолжать обследование фундаментов и потребовать у Комиссии построения собора дополнительные чертежи купола и барабана. Оленин высказал предложение в докладе, который Комитет Академии обязан был представить императору, настоятельно потребовать прекращения работ на строительстве «до разрешения спорных вопросов и устранения недостатков проекта…».

После того как президент закончил свою речь, вновь очень пространную, опять поднялся неугомонный Росси и проговорил еще решительнее, чем раньше:

– Со своей стороны я вместе с господами Базеном и Дестремом не соглашаюсь с мнением Комитета, к докладу присоединяться не хочу и намереваюсь подать записку с особым мнением.

– В чем же оно заключается? – с места, не скрывая иронии, спросил академик Стасов.

– В том, сударь, что мы считаем строительство по проекту господина Монферрана возможным при условии прочности старых и новых пилонов и надежности фундамента. Лично у меня ни в том, ни в другом сомнений нет. Если в проекте и имеются недостатки, то укажите мне, господа, проекты, в которых бы таковых вообще не было. В процессе строительства они, как правило, устраняются, если же и нет, то здания от них не падают. Проект, о котором мы говорим, смел и грандиозен, в России подобных еще не бывало, и с нашей стороны было бы неразумно, а то и преступно не дать такому проекту осуществиться.

Зал снова зашумел. Огюст смотрел на Росси, окаменев от удивления, сгорая от стыда и боясь, что дрожание губ и краска на щеках выдадут его. И это говорит человек, на которого он так незаслуженно обиделся, когда тот давал ему разумные советы…

Монферран вышел наконец из зала заседаний. От перенесенного смятения и досады, от сознания унижения у него заболела голова. Ему хотелось поскорее выйти на ветреную набережную Невы.

Нева в этот день была неспокойна. По ней, как по морю, гуляли волны с густыми лохмами пены, она вздыбилась мощной серой, отливающей серебром спиною. Низко над нею ветер гнал густые дождевые тучи.

Огюст остановился возле парапета, всматриваясь в противоположный берег, левее различая на нем знакомую фигуру всадника на взвившемся коне. Ему опять вспомнилось далекое видение, призрак собора, который он увидел десять лет назад в Италии, когда лежал раненый на берегу незнакомой реки и готовился умереть… Тот ли это был собор, что ему удалось создать в чертежах? Суждено ли ему построить великолепный памятник, возвести это чудо на суровом берегу Невы, позади памятника великому Петру, стоит ли ради этого терпеть унижения, сомнения, надежды честолюбия? А не бросить ли все? Не уехать ли, как советовал ему мсье Ферронэ, назад, во Францию, к скромному, но спокойному существованию?.. Ибо здесь, в Петербурге, ему уже не будет покоя… А впрочем, его, верно, не будет уже нигде… Раз он взялся за это – строить…

Он вновь посмотрел на Неву, невольно испытав дрожь от самой близости этой торжествующе могучей реки, от повелительной силы ее неукротимого течения. И вдруг он почти с испугом подумал: «Нет, я не смогу! Я люблю эту реку… Я люблю этот город… Я не смогу бросить его и убежать, не подарив ему собора, любимому городу, – который подарил мне такую веру в себя».

– Господин Монферран! Август Августович! – послышалось за его спиной.

Запыхавшись, поправляя на буйных своих кудрях сбившийся набок цилиндр, к нему подбежал Росси.

– Август Августович, – проговорил он, не дав Огюсту и рта раскрыть и с бесцеремонной порывистой искренностью хватая его за локоть, – я прошу вас простить меня! Я был перед вами не прав, очень не прав.

– Вы? – только и сумел выговорить Монферран.

Росси увидел его смущение, наивно приписал его плохому знанию языка и тотчас заговорил дальше по-французски:

– Помните наш нелепый разговор в Комитете год тому назад? Да нет, теперь уж больше прошло… Я вас тогда очень глупо и незаслуженно обидел… Простите же меня, я вас очень прошу!

И он нерешительным движением протянул руку молодому человеку. Огюсту вместо рукопожатия захотелось кинуться ему на шею, но он устыдился своего порыва и лишь стиснул руку Карла Ивановича с такой силой, что тому, наверное, стало больно.

– Спасибо вам! – глухо, преодолевая спазм в горле, проговорил Монферран. – Это я виноват перед вами, и вы же вступились за меня перед всем собранием… Господи, ну зачем же они так-то?..

Росси видел отчаяние и почти детскую обиду на выразительном лице молодого архитектора и подивился его восхитительной сдержанности во время заседания. Он ласково взял Огюста под руку, и они вместе пошли по набережной к понтонному мосту, который три года назад протянули от университета и Двенадцати коллегий к Адмиралтейству, точнее, к Сенатской площади.

– Не обижайтесь на наших академиков, – виноватым тоном говорил Карл Иванович. – Они, право, не из жестокости… Но у нас, вы же это поняли, еще очень сильны старые традиции. А вы так сразу и так по-новому… Ваша смелость, ваша уверенность, неожиданное ваше возвышение при дворе, дерзость вашего проекта, его ошеломляющая новизна, и сам ваш талант, такой сильный и яркий…

– Спасибо! – опять, на этот раз заливаясь краской, проговорил Огюст.

– Да я же не льщу вам, я же правду говорю! – вскричал Росси. – О, вам трудно будет, поверьте мне, очень, очень трудно… Мне бывало, и не раз, да и теперь бывает…

Они уже шли по мосту. Мост пугливо и зябко вздрагивал под ногами, сотрясаемый осенним буйством Невы.

– Быть наводнению, – с тревогой глядя на высоко поднявшуюся воду, сказал Карл Иванович. – Вот ведь еще напасть!.. И как с ней справиться? Этот Модюи все говорит о проектах каких-то дамб защитительных, да уж я-то вижу, что разговорами да чертежиками пустыми он и ограничится. А наше с вами дело работать. Кому больше дано, с того больше и спросится.

– Но проект мой не так уж плох, как по-вашему? – заглянув в лицо своему спутнику, спросил Монферран.

– Я уже говорил вам, проект поразительно талантлив. – Голос Карла Ивановича не выдавал никакого сомнения. – И в любом случае, мсье, знайте: я в вас и в проект ваш верю. Слово Карло Росси. Надеюсь, в архитектуре оно чего-то стоит.

– Спасибо! – в третий раз горячо прошептал Огюст.

На другой день Огюст шел на строительство в самом тяжелом настроении. Несмотря на поддержку Росси, он чувствовал себя беспомощным и одиноким перед стеной недоверия и предубеждения, которую вчера воочию увидел. Ему казалось, что и его руководитель, сам отважный Бетанкур, потерял уверенность в их совместном предприятии и решил бросить своего товарища на произвол судьбы, не то как можно было объяснить его вчерашнее отсутствие?..