Он кивнул.

– Никому не говори. – Слова обжигали ему рот, на глаза навернулись слезы. – Они не будут доверять офицеру с гнилью, будут ставить под сомнение любой мой приказ.

Гаррийя посмотрела ему в глаза, ее лицо было дорожной картой возраста, глаза прятались в складках кожи.

– Только не нужно их недооценивать, – сказала она.

Он схватил Гаррийю за руку, и ее кисть показалась ему тонкой и хрупкой, как птичья лапка.

– Никому не говори.

– Как пожелаешь, хранитель палубы, – сказала она. – А теперь выпей это и отдыхай.

Он так и сделал, так и сделал.

Когда Джорон проснулся вновь, погружение оказалось столь глубоким, что в нем даже не было сновидений – то была утрата сознания до последних глубин; и, если он видел Старуху или дрейфовал в могущественном теле сна, как случалось прежде, память ничего не сохранила. Не помнил Джорон и того, как его перенесли в собственную каюту, которую побелили, как каюту супруги корабля, иллюминатор на носу был открыт, чтобы он мог видеть серую воду, по которой летел «Дитя приливов». Он испытывал боль, но не обжигающую боль инфекции, а когда двигался, у него не возникало ощущение, что спина может в любой момент разорваться. Даже язвы в верхней части рук стали чесаться немного меньше.

Он был в чистой рубашке.

На корабле редко удавалось увидеть белую одежду, любые цвета – даже самые яркие – неизменно стремились стать серыми, подобно морю. Но его рубашка была белой, как самое высокое облако на небе в теплый день – и такой же мягкой. Джорон спустил ноги с гамака, проверил, может ли им доверять, хотел узнать, какая часть сил к нему вернулась, а когда убедился, что они выдерживают его вес, встал. И застонал. Сделал шаг.

Дверь в его каюту открылась, на пороге стояла Гаррийя. За ней в полумраке нижней палубы топтались Фарис и Карринг.

– Встал? – сказала Гаррийя. – Самое время. – Он увидел, как округлились глаза Фарис, когда она услышала, как старуха с ним разговаривает. – Ты останешься здесь или пройдешься по кораблю, чтобы все осмотреть?

– Да, – сказал он. – Да, я должен проверить корабль.

– Твоя куртка, хранитель палубы, – сказала Фарис, входя в каюту и протягивая Джорону синюю форменную куртку, выстиранную, зашитую и выглаженную, с новыми перьями, в которых отражался свет.

Она помогла Джорону ее надеть, терпеливо ожидая, пока хранитель палубы шипит от боли в спине – ему пришлось вытянуть руки.

– Ты еще не поправился, Зовущий, не забывай об этом, – сказала Гаррийя. – Но теперь поправишься. Если не станешь делать глупости.

– Я попытаюсь, – сказал он.

Джорон оглядел яркую белую каюту и выход на темную нижнюю палубу, озаренный тусклосветом. Он чувствовал, что чего-то не хватает, прикоснулся к бедру, где прежде висел меч, но его там не оказалось. Уже одно это вызвало раздражение, требовало мести. Но ему не хватало чего-то еще – пропало нечто важное. «Анзир», – сказал он себе и сразу понял, что наконец осознал настоящую потерю. Они никогда много не разговаривали, у них не было ничего общего. Однако она всегда находилась рядом, как рука или нога. Нечто постоянно присутствовавшее, о чем даже не думаешь до тех пор, пока оно тебе не понадобится. Джорон откашлялся, чтобы избавиться от комка в горле.

– Фарис, – сказал он, – спасибо, что принесла мою куртку, но мне нужны еще и сапоги. – Фарис кивнула. – И штаны, – добавил он со слабой улыбкой, которая отняла у него не меньше сил, чем необходимость стоять.

Джорон с трепетом шел по кораблю. Как его теперь примут? Он проявил слабость, совершил ошибки, из-за которых мятежники едва не завладели кораблем окончательно, верные дети палубы погибли или получили ранения. А потом он предал всех, позволив Квелл жить.

Он шел, и каждый трудный шаг убеждал Джорона, что Квелл права. Он не офицер. Он просто сын рыбака, и ему нечего делать на сланце корабля флота. Он больной и слабый. Человек, который всех подвел. Что теперь подумает Миас? Пока ждет свой корабль, которого все нет и нет? У нее заканчиваются запасы, и она проклинает своего хранителя палубы?

Он вышел из темноты и оказался на сланце.

– Офицер на палубе!

Слова гулко прозвучали в воздухе, и все замерли. Перестали мыть, чинить, красить и смазывать. Все лица на сланце повернулись к нему. И Джорону стало невероятно стыдно. Динил, который выкрикнул предупреждение, стоял на корме вместе с Эйлерин. А Серьезный Муффаз рядом с Барли у руля. Знал ли Динил, какая насмешка живет в его словах? Быть может, он произнес их не случайно?

Джорон сделал шаг вперед. Верхние крылья хлопали, звенели цепи, но больше ничто не нарушало тишину. Еще один шаг вперед. Дети палубы по обе стороны от него держали в руках топоры. А потом все до одного сложили руки на груди, отдавая ему честь.

– Хранитель палубы, – говорили они, склонив головы.

И, пока он шел по кораблю, эти слова и действия повторялись раз за разом. Некоторые избегали смотреть ему в глаза. Другие казались смущенными. Кто-то улыбался. Многие выглядели гордыми, и когда он поднялся на корму, к Динилу, тот отошел в сторону.

– Я берег ваше место, хранитель палубы Твайнер, – сказал Динил. – И я рад, что вы вернулись. Корабль снова ваш.

Джорон посмотрел на палубу и понял, что Динил прав. Эта его команда – о, их совсем немного, едва хватало, чтобы управлять кораблем. Но, да благословит их всех Мать, они были его командой. Он вспомнил, как однажды поклялся вернуть себе звание супруги корабля, отобрать его у Миас. Вспомнил, как песок обжигал и резал ноги. Вспомнил стыд, который испытал, когда лишился шляпы с двумя хвостами. И сейчас, стоя между Динилом и Эйлерин, Джорон знал, что Динил сказал правду. Мятеж, его ранения не привели к утрате уважения детей палубы – наоборот, теперь они относились к нему намного лучше. Они последуют за ним. Джорон не совсем понимал, когда произошел перелом, но он действительно стал достойным офицером, и, хотя искал косые взгляды и злые усмешки, он их не видел.

– Спасибо, смотрящий палубы, – сказал Джорон и повернулся к женщинам и мужчинам на сланце. – И что вы стоите? На моей палубе нет места лентяям. Нас ждет супруга корабля. Ставим все крылья, мы полетим с максимальной скоростью.

Его слова встретил рев одобрения, и команда вернулась к работе. Черные крылья поймали ветер, ветрогона призвали снизу, и он выпрыгнул на палубу, проклиная лишенного ветра, который следовал за ним. А вместе с ветрогоном пришел ветер и ощущение цели. Черный Оррис слетел вниз и уселся на плече у Джорона.

– Задница! – каркнул он, и Джорон с трудом сдержал смех, в нем бурлила радость, а «Дитя приливов» мчался по океану, его клюв рассекал волны, словно он нашел новую жизнь и новую цель.

Наконец ветра благоприятствовали «Дитя приливов». Восточный шторм оказался добрее, чем приснилось Эйлерин. Девять клюво-змеев шли в кильватере, корабль мчался вперед, и море перед ним расступалось. Джорон стоял на корме, мысленно представляя их место в океане, а из разговоров с Эйлерин знал, что они опаздывают на встречу с Миас на восемь дней. Несмотря на добрые ветра, Джорон испытывал искушение попросить ветрогона добавить кораблю скорости. Прежде он так бы и поступил, опасаясь неодобрения Миас. Но не теперь. Их ветрогон был сильным, но и его возможности имели предел, кто знает, когда им потребуются его помощь? Или когда они снова доберутся до земли и ветрогон побывает у ветрошпиля?