Доброжелательное обращение Наполеона с чернокожими и китайцами вызывало возмущение местного общества. С удивлением рассказывали, что однажды, беседуя с двумя дамами в доме Бриаров, он велел посторониться, чтобы дать пройти тяжело нагруженному рабу, сказав пораженным посетительницам: «Пропустите груз, леди!»

И в Лонгвуде он требует уважительного обращения с сынами Поднебесной, которые сами отличаются изысканной учтивостью.

Однажды он приказал дать бутылку вина садовнику, и французский слуга бросил ему бутылку, крикнув: «Эй, китаец, держи!» Наполеон возмутился и объяснил неловкому слуге: «Подарок не может доставить удовольствие, если его делают таким неприличным образом».

Виновным, возможно, был Али, который терпеть не мог китайцев, с тех пор как Император подшутил над ним, когда родился его первый ребенок

— Как себя чувствует мисс Холл?

— Очень хорошо, сир.

— Ты думаешь, что ты отец ребенка, которого она носит? Разве ты не знаешь, что один противный китаец каждый день приходит к ней, когда тебя нет.

— О, сир, я не опасаюсь ничего подобного.

— А каково тебе будет, если она произведет на свет грязного, уродливого китайчонка?

Только один китаец удостоился чести войти в анналы Святой Елены. Говорят, что он работал на кухне в Лонгвуд Хаус и, обладая талантом художника, запечатлел на рисовой бумаге изящные виды острова, могилу Наполеона и даже портрет Императора на смертном одре, похоже, срисованный с работ У. Рабиджа, английского художника, проездом находившегося на Святой Елене в 1821 году. На самом деле, эти рисунки вполне могли быть сделаны позже, около 1840 года, в момент возвращения праха Императора во Францию, но также не исключено, что художник в молодости был в услужении у изгнанников.

Когда 16 апреля 1821 года Наполеон диктует свое завещание и, собрав последние силы, старается вспомнить даты, имена, лица, китайцам тоже будут выделены крохи того скудного достояния, которым он владел в Лонгвуде. Часть этих 300 тысяч франков, оставленных, как он говорил, на черный день, будет поделена между его офицерами и слугами, остаток будет отдан в качестве вознаграждения английскому врачу, китайским слугам и приходской церкви для раздачи беднякам. А несколько дней спустя присутствовавшие при мучительной агонии Императора слышали, как он шептал:

— Кто же теперь позаботится о моих китайцах?

История не сохранила письменных свидетельств ни одного из этих китайцев, ибо это были люди, не имевшие ни образования, ни знаний, выполнявшие лишь физическую работу. А жаль! Какие мысли могла бы внушить образованному китайцу агония человека, некогда правившего почти всем Западным миром?!

Арбутнот (ARBUTHNOT). Брат посла Англии в Константинополе. Возвращаясь из Индии, сделал остановку на Святой Елене и 14 мая 1816 года был принят Наполеоном.

Арнотт Арчибальд (ARNOTT, Archibald), 1772—1855. Военный врач 20-го полка и ветеран войн на Иберийском полуострове. Родился в Эдинбурге. На Святую Елену прибыл вместе со своим полком в 1819 году и был приглашен на консилиум к умирающему Наполеону 1 апреля 1821 года. В услужливой готовности исполнять волю губернатора он сразу же отверг возможность органического заболевания и, осмотрев пациента, заявил, что речь идет об ипохондрии; правда, он допустил вероятность скопления газов в кишечнике и выписал слабительные пилюли.

— Все дело в угнетенном состоянии духа, — говорил он, — и это позволяет не терять надежды.

Лоу не делал секрета из сговора с медиком и открыто говорил, что Арнотт «постарается представить болезнь Бонапарта безобидным недомоганием».

Врач изменил свое мнение, когда в черноватой массе, извергнутой больным, обнаружил следы крови. Именно он назначил чудовищную дозу каломели, прикончившую умирающего. Он также оставил свое имя на любопытной посмертной маске (чем-то напоминающей черты лица Муссолини), которая обнаружилась при Наполеоне III, когда было так легко извлечь выгоду из воспоминаний об Императоре-«Дяде». На обратной стороне этой маски, от которой за версту несет фальшивкой, имеется странная надпись «D. Arnot 6 mai 1821», сделанная почерком, совершенно не похожим на почерк автора, но зато содержащая ошибку в написании имени — Arnot с одним «t». Кроме того, с какой стати англичанин стал бы писать дату по-французски — «mai» вместо «may»? И почему подписался «D. Arnott», а не «A Arnott, MD», как он имел обыкновение подписываться, подобно всем прочим британским врачам? К тому же аббревиатура слова Doctor по-английски Dr, а не D. Об этом странном изделии забыли после кончины его последней владелицы, но вполне возможно, что однажды оно вновь появится в витрине какого-нибудь заокеанского музея.

Тем не менее Арнотт — вовсе не заслуженно — завоевал доверие Наполеона и получил от него в подарок золотую табакерку, украшенную буквой N, которую Наполеон нацарапал перочинным ножиком. В табакерке находилось 600 золотых монет — настоящее сокровище. Это побудило доктора Арнотта обратиться к Лоу с настоятельным требованием добиться для него награды от правительства, каковую он и получил в 1822 году.

Бакстер Александр (BAXTER, Alexander), 1777—1841. Военный врач. Был назначен в полк, служивший на Средиземном море, что и определило его назначение в Royal Corsican Rangers, легион корсиканских дезертиров, сражавшихся вместе с британцами под командованием Хадсона Лоу. В 1809 году был переведен в Испанию, а затем в экспедиционный корпус, который должен был принять участие в кампании 1812 года против американцев.

По ходатайству сэра Хадсона Лоу его направили на Святую Елену, где он занял пост инспектора госпиталей, став таким образом главой службы здравоохранения на острове и медицинской знаменитостью. Лоу счел это достаточным, чтобы попытаться сделать его личным врачом Наполеона, но потерпел фиаско, и Бакстеру не осталось ничего другого, как составлять официальные бюллетени о здоровье пленника, основываясь на устных сообщениях доктора О'Мира.

Оценив возможность иметь обильный стол и бывать в хорошем обществе на острове, где все находилось под строжайшим контролем, Бакстер охотно соглашался на все требования Лоу вплоть до того дня, когда чаша его терпения все же переполнилась. У врача произошла бурная стычка с губернатором, он обвинил последнего в том, что по его вине имя его оказалось запятнанным причастностью к фиктивным бюллетеням, и заявил, что поскольку он скомпрометировал себя, служа официальной политике, то считает себя вправе рассчитывать на нечто большее, чем простая благодарность, а именно на повышение в звании. Однако он так и остался ни с чем и, возвратившись в Великобританию, удалился в свою родную Шотландию, где написал медицинскую диссертацию о перемежающейся лихорадке, а затем получил временное назначение на остров Барбадос, где служил с 1829 по 1834 год.