— Это не свидание! — упрямо твердила Виктория.

— Спорим на пять баксов? — стоял на своем Харлан.

— А как я узнаю, если это так? — Виктория была в замешательстве. Харлан задумался.

— Хороший вопрос, тем более что твой локатор не работает и навыков распознавания у тебя нет. Если поцелует — значит, свидание, но это вряд ли, воспитанный человек не станет бросаться на девушку на первом же свидании, у него на это ума хватит. Ты просто почувствуешь. Например, он захочет встретиться с тобой снова или у него будет такой особенный, внимательный взгляд. По каким‑то жестам можно понять — например, он коснется твоей руки… Да мало ли что еще? Черт побери, Виктория, возьми меня с собой, и я тебе скажу, свидание это или нет.

— Сама разберусь! — поджала губы Виктория. — Но говорю тебе, это не свидание!

— Не забудь: если будет выполнено любое из перечисленных условий — с тебя пять баксов. Чтобы все по‑честному! Мне деньги нужны.

— Тогда начинай копить, потому что пять баксов ты заплатишь мне. Это не свидание! — Виктория не сомневалась в своей правоте.

— А ты про новый нос не забывай! — поддразнил он. — Он сыграет решающую роль.

— Об этом я как‑то не подумала, — засмеялась Виктория. — В нашу вторую встречу он меня видел всю в синяках, причем ненакрашенную.

— О боже! — Харлан закатил глаза. — Ты права: это не свидание. Это настоящая любовь! Удваиваю ставку. Ставлю десятку.

— Вот‑вот. Говорю тебе — начинай копить.

Харлан шутливо ткнул ее в бок, и они разошлись по своим комнатам. Викторию ждала стопка сочинений. А загадка приглашения, полученного от Колина Уайта, очень скоро сама собой разрешится. До назначенного вечера оставалось еще пять дней. Он не пригласил ее на выходные, вероятно, у него есть девушка. Она уже проходила это с Джеком Бейли и теперь постарается избежать подобной ситуации. Но это все ничего не значит, обычный ужин с приятелем. Думать о предстоящей встрече в таком ключе было не так страшно.

Прошло пять дней. В тот день, когда Виктория должна была пойти в ресторан с Колином, ей выпала одна из тех тяжких обязанностей, с которыми поневоле сопряжена работа учителя. Отец одного ее ученика, катаясь на лыжах в Нью‑Гэмпшире, умер от сердечного приступа, и ей предстояло вместе с директором школы и еще несколькими учителями идти на похороны. Семья была безутешна, младший сын умершего учился в одном из ее двенадцатых классов. Его старший брат и две сестры тоже окончили Мэдисон. В школе эту семью знали и любили, поэтому Виктория и ехала на похороны вместе с директором и своими коллегами. Было бесконечно трогательно слышать, как дети покойного дрожащими голосами один за другим говорили слова прощания. Все кругом плакали. У Виктории разрывалось сердце от жалости к своему ученику. После похорон она подошла его обнять и не отпускала от себя всю дорогу до Пятой авеню, где жила семья покойного. Она уже семь лет проработала в школе, в ее классах учился и старший брат мальчика, и одна из сестер, и все они были ей как родные. Только самая старшая сестра окончила школу еще до Виктории, теперь она уже была замужем, у нее было двое детей. Их отец был совсем не стар и в хорошей форме, и его внезапная смерть явилась страшным ударом для всех, в первую очередь для детей.

Это было скорбное мероприятие, и остаток дня Виктория ходила притихшая, но, когда в семь часов за ней заехал Колин, постаралась на время отогнать грустные мысли. Но она рассказала о случившемся Колину, и он сказал, что у него когда‑то так же скоропостижно умер дядя. Для семьи это было ужасно, но Колин считал, это хорошая смерть, быстрая и безболезненная. Легкий конец прекрасной жизни. Звучало убедительно.

С Викторией они встретились на улице и на такси поехали в знакомый Колину ресторан в Гринвич‑Виллидж. Виктория слышала об этом заведении и знала, что туда трудно попасть. «Уэверли‑Инн». Здесь было оживленно, вкусно кормили, приятная атмосфера. Оба взяли по стейку, и Виктории пришлось бороться с желанием заказать на гарнир пасту с сыром, которую так расхваливал Колин.

— Я, по‑моему, с самого рождения на диете, — честно призналась она и в качестве гарнира заказала шпинат на пару. — Родители и сестра у меня худенькие, хотя едят все подряд. А я, похоже, пошла в прабабушку, говорят, она была женщина крупная. Вот всю жизнь и сражаюсь с генами. — Поскольку Виктория воспринимала Колина как друга, общаться с ним было легко и просто. Сейчас ее вещи были ей велики, и можно было спокойно говорить на эту болезненную тему. Виктория уже несколько месяцев держалась, и это принесло плоды. Она дала зарок к свадьбе Грейси похудеть до десятого размера и была близка к цели. А после этого надо будет сделать все, чтобы в этом размере и остаться.

— В наше время все просто помешались на худобе. Как будто несколько фунтов могут иметь какое‑то значение! Главное — чтобы человек был здоров. Какие‑то безумные диеты… На журнальных обложках сплошь тощие тринадцатилетние девчушки, которые потом оказываются в клинике с анорексией. Настоящие женщины так не выглядят. Да и кому это надо? Кому нужна женщина, похожая на тяжело больного человека или узника концлагеря? На протяжении всей истории мужчины ценили таких женщин, как ты, — простодушно заявил Колин, и похоже, он был искренен, а не пытался ей польстить. Виктория не верила своим ушам. Может, у него с головой не все в порядке? Или у него извращенный вкус? Она ничего не понимала.

Они увлеченно говорили обо всем — об искусстве, политике, истории, архитектуре, о последних прочитанных книгах, о музыкальных пристрастиях и о нелюбимой еде. Оказалось, оба терпеть не могут брюссельскую, и вообще любую, капусту. Виктория рассказала, что в одной ее диете упор делался как раз на суп с капустой, и это оказалось весьма эффективным, но потом вес быстро вернулся. Дальше речь зашла о родственниках, и Виктория неожиданно для себя разоткровенничалась. Она даже рассказала о том, как ее назвали в честь королевы Виктории, потому что отец решил, что это очень остроумно. И о том, как ее называли «первым блином», а Грейси считали «удачной попыткой». Колин был потрясен.

— Не понимаю, как ты еще не возненавидела свою сестру, — удивлялся он.

— Она тут ни при чем. Это все родители. Они жаждут иметь все самое лучшее, а сестра у меня красавица. У нее, пожалуй, есть что‑то общее с твоей сестрой.

— Ага, только моя сестра уже больше года ни с кем не встречается, так что внешность еще не гарантия счастья, — сказал Колин. И все же Виктория верила ему с трудом. — А людям, которые говорят такие вещи своим детям, вообще не следует их иметь, — с серьезным видом добавил он.

— Это правда. Но детей может иметь каждый, тут квалификации не требуется, а многие действительно для этой роли не годятся. Мой отец считает очень остроумным, когда делает из меня посмешище. Не поверишь, но я даже ходила к психологу, это продолжалось целых два года, потом на два года сделала перерыв. Прошлым летом возобновила сеансы. Надо сказать, мне помогает. По крайней мере, умом я начала понимать, что это не мой, а их моральный дефект. Но в глубине сознания ты все равно помнишь все, что говорили тебе и в пять, и в шесть и в тринадцать лет. Наверное, такое остается в памяти на всю жизнь. Я пыталась разными способами заглушить эти голоса, даже заедала мороженым, — призналась Виктория. — Да‑да, представь себе! Все без толку! — Никогда в жизни она еще ни с кем не была так откровенна. Колин ей действительно нравился, и она надеялась, что он с ней искренен, хотя после предыдущих историй с типами вроде Джека Бейли вера в искренность и благородство мужчин у Виктории несколько поиссякла. Ее личный опыт не давал ей оснований для оптимизма.